«Светкость в первую очередь подразумевает равноправное отношение ко всем конфессиям, религиям, убеждениям, которые существует на территории проживания. Поэтому государство может быть светским, но человек, живущий в этом государстве светским быть не обязан. Он может быть верующим, атеистом, гностиком, агностиком или деистом, кем угодно. Это выбор самого человека. Он может верить даже в макаронного монстра и быть пастафарианином. Вера — это его личное дело», — сказал теолог из Казахстана Расим Челидзе в интервью для CABAR.asia.
Подпишитесь на наш канал в Telegram!
CABAR.asia: В одном из интервью вы говорили о реанимации Центрально-Азиатской теологической школы, школы рационалистической теологии. В чем ее особенности и что такое рационалистическая теология?
Расим Челидзе: Вкратце не получится, но я постараюсь ответить. Наука калам или как в религиоведении называют «рационалистическая теология» появилась во второй половине седьмого века. Основоположниками являются мутазилиты, которые, в свою очередь, предшествовали появлению суннитскому Каламу уже в X веке.
Рационализм Калама не стоит воспринимать, как математический рационализм, где главенствующая роль отдается только «сухим» расчетам разума. В распространенной суннитской версии калама, роли отводятся также Священному Писанию и отчасти абсолютно достоверным преданиям. Согласно Фахраддину Рази (ашаритский ученый, ум. 1210 г.), только в случае несоответствия основных принципов Писания и принципов разума, рекомендуется следовать принципам разума. В принципе калам, или как ее еще называют «Усуль-ад-дин», формирует вероучение мусульман. Сегодня государства Центральной Азии традиционным для себя признают только матуридийское вероучение суннизма. Матуридизм появился порядка тысячи лет назад, и Центральная Азия является центром этого вероучения, откуда впоследствии распространилось на территории Ближнего Востока, Малой Азии, России и Балкан. Вероучение является вторым по значимости и количеству последователей в суннитском мире. Для ясности приведу вам пример различия учения матуридитов и ашаритов. Согласно матуридитам качество вещи познается посредством разума; согласно же ашаритам, качество вещи познается посредством Священного Писания. Матуридиты говорят, что запрет чего-либо в Коране непосредственно связан с качеством вещи, то есть Коран запретил «плохое», поскольку оно является «плохим» для человека; ашариты же, в свою очередь, говорят, что качество вещи непосредственно зависит от решения самого Корана, то есть «плохое» является запретным, только потому, что запретил его Коран. С течением времени матуридизм, а именно методология учения Абу Мансура была утеряна и забыта в перипетиях истории, и заменена ашаритским ближневосточным рационализмом. Поскольку за последние 300-400 лет в центральноазиатских медресе преподавали матуридизм с подачи ашаритских богословов. До нас дошли только два рукописных наследия имама Матуриди — это книга «Единобожие» и «Толкования Корана», которые как ни странно, были изданы только в конце XX — начале XXI веков. А это называется пренебрежение собственной историей, собственным культурным наследием. Возрождение методологии традиционной для центрально-азиатской теологической школы позволит развивать теологию, развивать критическое мышление человека. Уже порядка пятисот лет теология остановилась и окостенела, матуридизм или ашаризм сами превратились в ортодоксию, и они не в состоянии отвечать на современные вызовы. Разрешения проблем теологии, которые были в истории, произошли благодаря развитию теологической рациональной мысли, а не окостеневшей догме. Мусульманский мир нуждается в современном каламе, а его полагаю, может прекрасно предоставить Центральная Азия, для этого имеются практически все исторические, научные и теологические предпосылки. Многие эксперты говорят о нарастающей исламской радикализации в Центральной Азии. На ваш взгляд, является ли это объективной перспективой для региона? С точки зрения людей, которые изучают ислам извне, наверное, вполне допустимы такие выражения как исламский радикализм, исламский экстремизм, поскольку для них все одно — что ислам, что мусульмане. Но так ли на самом деле? Давайте разберемся. Сегодня, по сути, мы не имеем дело с исламом как таковым. Сегодня мы наблюдаем только за интерпретациями религии в виде религиозных доктрин, групп, движений, течений. Следовательно, любое проявление радикализма или экстремизма — это не религиозный фактор, а политический. И недовольство системой, которая запрещает исповедание своего учения в государственных учреждениях является протестным действием в целях защиты навязанных им ценностей со стороны их авторитетов. Например, возьмем запрет платков в школах. Есть группы, которые называют платки религией, хотя платки сами по себе являются этнической традицией. Но когда адепты учений верят в то, что платок является религиозным обязательством и апеллируют неким божественным наказанием, государственная система автоматически начинает воспринимать платки тоже как религиозный атрибут и запрещает их внутри государственных учреждений. На фоне этого происходит конфликт, который мы наблюдаем в начале каждого учебного года. Следовательно, происходит не радикализация ислама, а его политизация через призму доктрин движений, течений, джамаатов и т.д.
К слову о запретах на платки. Мы сейчас видим, что в Казахстане, Узбекистане, Таджикистане государство пытается избавиться от какой-либо религиозной атрибутики, запрещая хиджабы, бороды. Насколько эффективны все эти меры или напротив приводят к большей радикализации?
Скажу так, государство никогда не сдаст свои позиции. Все государства Центральной Азии считают себя светскими. Для начала необходимо понять, что такое «светскость», потому что большинство людей, даже те же госчиновники не знают этого. Иногда светкость ассоциируют с атеизмом — это неправильно. Даже если государство является атеистическим, оно не является светским. Светкость в первую очередь подразумевает равноправное отношение ко всем конфессиям, религиям, убеждениям, которые существует на территории проживания. Поэтому государство может быть светским, но человек, живущий в этом государстве светским быть не обязан. Он может быть верующим, атеистом, гностиком, агностиком или деистом, кем угодно. Это выбор самого человека. Он может верить даже в макаронного монстра и быть пастафарианином. Вера — это его личное дело. Но, когда человек начинает практиковать свое учение и заявляет об исключительности собственной позиции над другими и эта практика начинает противоречит основным законам государства, то оно, конечно, примет меры и человек будет нести ответственность перед законом. Ведь самое главное для государства — это внутренняя политическая и духовная стабильность. То же самое в отношении религиозной атрибутики. Ее запрет в государственных учреждениях — это законодательный норматив, ничего не сделаешь. Нельзя государственное учреждение превращать в молельный дом, в противном случае государство должно будет пойти навстречу всем конфессиям, проживающим на его территории. Государству легче запретить и таким образом регулировать ситуацию, нежели идти на поводу. Сегодня мы имеем дело не с религией, а с ее толкованием в лице джамаатов, движений, течений и т. д. На ваш взгляд, какие факторы могут повлиять на то, чтобы произошло отделение политики от религии? Многие могут со мной не согласиться и сказать, что религия — это и есть политика. Но восприятие ее как политики указывает на сложившиеся стереотипы в обществе и уровень отношения к религии. И когда я говорю, что мы должны возродить нашу центрально-азиатскую школу калама, то имею ввиду также фактор разделения религии и политики, религии и государства. Поскольку этой позиции также придерживались многие ученые-мыслители Центральной Азии. Критическое мышление, способность задаваться вопросами, знание собственной истории позволит человеку отделить зерна от плевел. В случае смешения исчезнет понятие свободы человека в религии. Подобное общество, в котором будет жить человек, будет морально принуждать его выполнять требования доктрины. А где нет свободы, там нет религии; где есть принуждение, там нет религии. Следовательно, государство, в контексте разделения религии и политики, намного ближе к богу, чем люди, которые религию воспринимают как некую божественную идеологию. Заметьте, подобные люди непредсказуемы, поскольку у них интересы в религиозной оболочке. Не считаете ли вы, что в борьбе с экстремизмом и терроризмом власти мало обращают внимание на установление межконфессионального мира? Межконфессионального мира нет, как и нет войны между конфессиями. При этом конфессии — это ветви учений различных религиозных направлений. Существуют расхождения в идеях, различия в политических и теологических воззрениях. А то, что там выкрикивают «крикуны», и заявляют о собственной исключительности над всеми другими — это очень маленький, маленький процент от всего количества. У нас в Казахстане каждые несколько лет проводится Съезд лидеров мировых традиционных религий, куда съезжаются представители различных вероисповеданий со всего мира. За один стол садятся представители суннизма и шиизма, католицизма и протестантизма, и все прекрасно общаются друг с другом и ладят между собой. Знаете, не конфессии должны дружить между собой, а люди, которые живут в одном доме под названием страна, государство. Именно люди сообща смогут противостоять этому злу и помочь друг другу. У нас принято считать, что если ты кыргыз, то ты по умолчанию мусульманин, поэтому есть негативное отношение к кыргызам, которые переходят в другие религии. В чем вы видите причину этого? Когда мы говорим «кыргыз», «казах», «турок», «араб», почему-то подразумеваем ислам, хотя есть кыргызы, казахи, турки и арабы, исповедующие другие религии. Также, если русский или славянин, обязательно должен быть православным. Но самое страшное происходит тогда, когда человек переходит из одной религии в другую. Сегодня для человека перейти в другую религию намного резонанснее в своем обществе, нежели стать атеистом. Негативное отношение складывается по двум причинам. Внутренняя причина — это сама доктрина, которая диктует как быть с теми, кто переходит в другую религию — их называют веротступниками, их не хоронят на собственном кладбище, делают их изгоями, позором. В Средневековье за вероотступничество предполагалось определенное наказание. Вторая причина — это внешний фактор. Он подразумевает под собой сохранение собственных ценностей и несет в себе больше всего консервативный характер. Это отдельная тема для исследования.Данная статья была подготовлена в рамках проекта IWPR «Стабильность в Центральной Азии через открытый диалог».