Протесты в Казахстане, какие бы цели активисты ни преследовали, власти воспринимают как угрозу существующему политическому строю. В 2019 году, когда Нурсултан Назарбаев сложил президентские полномочия, наблюдалось некое ослабление ограничения прав на мирные собрания. Но длилось это совсем недолго: в январе 2022 года случился самый кровопролитный бунт в истории страны (Кантар), в котором расстреляли 238 человек, в том числе 2 детей и 6 подростков.
О том, как менялись протесты и реакция власти на них, CABAR.asia поговорил с известной правозащитницей, руководителем коалиции гражданского общества «Qantar 2022» Бахытжан Торегожиной.
– Протесты в Казахстане запоминаются крупными вспышками, сопровождающимися жестким подавлением – это Жанаозен-2011 и Кантар-2022. Что объединяет эти два протеста кроме очевидного признака – реакции власти, применившей оружие?
– Изначально оба эти протеста были мирные, но позже переросли в насильственную фазу. В Жанаозене со стороны протестовавших нефтяников не было использования оружия. Во время Кантара на протест тоже вышли мирные безоружные граждане, но потом, как мы видели по документам, оружие уже привозили на место митингов и раздавали. Мирные граждане не умеют пользоваться оружием, и они просто растащили его в качестве некого трофея. Протестующие в Жанаозене, так же как и во время Кантара, когда народ скандировал «Газ елу!» (с каз. «Газ 50», имеется в виду основное требование протестующих снизить стоимость газа до 50 тенге за литр – Ред.), изначально отстаивали свои социально-экономические права. Но Кантар отличается тем, что протест был поддержан более чем в 80 городах и поселках, районных центрах, и он был хорошо организован.
Жанаозен же был протестом рабочих, которые до этого бастовали семь месяцев и требовали от работодателя соблюдения своих трудовых прав, достойной оплаты их труда. Там не было речи о смене власти или акима. Но, к сожалению, вмешалась политика – власти применили оружие, потому что не хотели омрачать праздник 16 декабря (День независимости Казахстана – Ред.), решили вот так прекратить многомесячные забастовки.
– Можно ли считать, что Жанаозен, когда в результате стрельбы погибло 16 человек, временно блокировал протестную активность в Казахстане?
– Общество было напугано, и это было понятно, потому что при слове «протест» каждый вспоминал кадры расстрела людей на жанаозенской площади. Люди приходили в себя, буквально ждали, когда власть расследует эти события должным образом, когда будут наказаны виновные, которые дали приказ стрелять. Но власть этого не сделала. Люди зализывали свои раны, переосмысливали свои отношения с властью.
– Некоторые эксперты говорят, что отсутствие справедливости в расследовании Жанаозена 2011 года послужило триггером, который спустя 11 лет, в январе 2022 года, вызвал у людей из разных регионов желание поддержать начавшиеся на западе Казахстана протесты из-за подорожания сжиженного газа.
– Кантар – это организованный протест, это мое личное мнение. Когда власти говорят, что подготовка к Кантару шла два года, я, например, как человек, который документировал эти события, согласна с этим мнением. Действительно, шла подготовка людей, исполнителей, сценария, политтехнологий, основной группы, которая это все организовывала и которая точно знала, где находятся магазины, департаменты полиции, как нужно вести толпу к центру. Простых людей лишь использовали. Когда мы проводили документирование, мы пришли к выводу, что люди так и не поняли, что произошло. Это был один из вариантов государственного переворота.
– В 2016 году, когда были земельные митинги против поправок в Земельный кодекс, власть пошла на обсуждение этого вопроса и удовлетворила требования митингующих. Правда, лидерам этих протестов дали реальные сроки. Но складывалось ощущение, что ее отношения с народом немного изменились. Как вы думаете, почему так произошло?
– Мое мнение некоторым может не понравиться, но земельные митинги тоже были инициированы некоторыми чиновниками из власти. Поэтому там мы наблюдали поддержку со стороны местных чиновников – некоторые акимы митинговали вместе с протестующими. Это значит, что им дали разрешение «сверху». Одно только присутствие на митинге Нурлана Ногаева (на тот момент акима Атырауской области – Ред.) о чем говорит? Я была на суде Макса Бокаева и Талгата Аяна (гражданских активистов, осужденных после их участия в земельных митингах – Ред.), и там было озвучено, что директора предприятий давали автобусы для своих рабочих и освобождали их от работы, чтобы те поехали в Атырау на митинги. Как такое вообще возможно, когда они все зависимы от местных органов власти и КНБ (Комитет национальной безопасности – Ред.), которые занимаются тем, что пресекают любое инакомыслие?
Тогда митинги прошли во многих городах, и их повестка была поддержана народом, потому что вопрос земли был очень актуальным и очень беспокоил людей. В какой-то момент происходящее вышло из-под контроля, выявились явные лидеры (Макс Бокаев и Талгат Аян – Ред.), которых народ мог поддержать, и это могло совсем перевернуть историю. Поэтому они сразу же тюремными сроками наказали лидеров, в которых народ видел своих батыров. Тогда мутное решение о введении в законодательство норм о разрешении продажи земли иностранцам было пересмотрено в тиши кабинетов так, как это было выгодно властям.
Мы ведь знаем, что решения, которые власти хотят «протащить», они принимают тихо, закрыто от основной части общества, граждане просто ставятся перед фактом. А когда что-то выносят на обсуждение, преследуется цель либо напомнить о себе, либо для каких-то других задач – например, чтобы набрать больше популярности.
У нашей власти достаточно рычагов пресекать любое оппозиционное поползновение, которое ею не поддерживается. Это мы видим на примере незарегистрированных партий «Ел тірегі», «Алға Қазақстан» и других партий, деятельность которых блокируют, так как она не согласована с властями. Остальным – тем, кто ведут какие-то переговоры с ними или разделяют с ними их интересы – дают разрешение на митинги. К сожалению, у нас нет права на мирное собрание без благословения местных органов власти.
– После того, как Назарбаев сложил полномочия, было недолгое время, когда митинги все-таки удавалось проводить и простым людям.
– Я сама была воодушевлена принятием нового закона «О митингах» 3-4 года назад и подала заявку в акимат. Но все было не так просто, как казалось. Тебя вызывают в акимат, задают вопросы, потом появляются какие-то активисты, которых ты никогда не знала, предлагают «помощь», тебе постоянно задают странные вопросы об участниках и так далее… Фактически митинги – это то, чего реально боятся наши власти. Их боялся Назарбаев всю жизнь, и эта болезнь передалась Токаеву.
– Чем отличается реакция на митинги Токаева и его администрации?
– Назарбаев всегда боялся и держал под контролем митинги, настоящие оппозиционные силы не могли получить разрешение протестовать. Токаев, когда стал президентом, пообещал ввести уведомительный характер проведения митингов – это было его фишкой. Можно было подавать уведомления, и акиматы соглашались. Первое время мы наблюдали активизацию общественников, но потом власти поняли, что требуется усиленная подготовка к митингам; акиматам и другим госорганам приходится активно работать, чтобы исключать все риски выхода из-под контроля, к которому они привыкли. Так все постепенно вернулось к фактическому запрещению мирных митингов. Я думаю, это была инициатива КНБ, потому что этот орган отвечает за «сохранение внутренней стабильности». Сейчас акиматы согласовывают лишь митинги аффилированных с властью организаций.
– Когда после 2019 года в стране прошла волна митингов, распространялся нарратив о том, что вот эта временная свобода протестовать и требовать от власти что-либо, повлекла иждивенческие настроения. Что вы об этом думаете?
– Я с таким суждением не согласна. Митинг – это последнее, на что решаются люди. Спросите любого, кто выходит с одиночным пикетом, и вам ответят, что до этого пройдены все инстанции, написано множество обращений в госорганы, но вопрос не решается. Люди понимают, что за митинги у нас наказывают, но они все равно выходят на свой страх и риск. Это жест отчаяния, последнее, на что можно рассчитывать в надежде обратить внимание общества и власти на свою проблему. Люди митингуют не из-за желания быть иждивенцами, а потому что их проблемы не решаются годами, и за это время они становятся нищими, депрессивными, незащищенными абсолютно.
– Как Кантар и его расследование с пытками задержанных, закрытыми судами повлияли на протестное поле страны и общество в целом?
– Кантар отрезвил гражданское общество. Теперь все понимают, что каждый из нас может быть расстрелян без каких-либо на то причин – только за намерение выйти и поддержать протестующих. Кантар отрезвил тем, что люди осознают, что первое лицо государства может без внятных объяснений дать приказ стрелять на поражение без предупреждения. Кантар показал, что военных, которые подавляли протест жестокими мерами, могут увести от ответственности, амнистировать.
Кантар отрезвил нас еще и тем, что теперь граждане понимают, что наша страна не является правовым государством, а многие десятилетия несоблюдения Конституции, игнорирования прав человека приводят к таким страшным трагедиям.
Общество сейчас еще более больное, чем после Жанаозена. Люди загнали свою боль, страдание и чувство несправедливости глубже вовнутрь, и все до сих пор ждут, что власть скажет народу правду о случившемся. Власть тем временем запутывается не только во внешней политике, в своих отношениях с Турцией, Россией, Китаем, США, но и в отношениях со своим обществом. Нынешний президент – не президент каждого казахстанца. Кантар показал, что между властью и народом очень большое расстояние, и это расстояние становится все больше.
– Социологи говорят, что до Кантара был очень высокий уровень протестности. Очевидно, что и после этой трагедии протестность никуда не делась. Какие у вас прогнозы?
– Протестность накапливается. Вдобавок к этому народ видит, что происходит с людьми, преследуемыми по политическим мотивам. Недавно посадили в тюрьму лидеров оппонировавших партий – Марата Жыланбаева («Алға Қазақстан») и Нуржана Альтаева («Ел тірегі»), заставили замолчать Жанболата Мамая (лидера незарегистрированной Демократической партии – Ред.), завели дело на семерых активистов, обвиняя в попытке захвата власти, у которых на такое нет ни денег, ни ресурсов.
Так власть еще больше добавляет тяжесть к камню социальной несправедливости, который остался на сердце у народа. Люди видят, что практически невозможно доказать свою невиновность, что право на справедливый судебный процесс весьма условно. Власти же, чтобы скрыть свою аффилированность, ангажированность, просто закрывают от общества судебные процессы. Наверное, нужно изучать всемирную историю, чтобы понимать, чем такое обычно заканчивается.