Подводя итоги 2023 года, мы поговорили с признанным экспертом в области политики и безопасности на постсоветском пространстве, исследовательницей Королевского колледжа Лондона доктором Матвеевой, о тенденциях в развитии авторитарных режимов Центральной Азии, как развиваются автократии, как и чему режимы учатся друг у друга, каково будущее демократии в регионе и как изменился авторитарный ландшафт после пандемии.
Д-р Анна Матвеева является старшим приглашенным научным сотрудником в Институте России Королевского Колледжа Лондона (King’s College, Кингс Колледж) и занимается изучением вопросов мира и конфликтов в постсоветских странах. Ее исследования охватывают широкий географический диапазон, включая Украину, Сирию, Кавказ, Центральную Азию, а также российскую политику в этих регионах. Д-р Матвеева имеет большой опыт работы в Организации Объединенных Наций, в том числе в качестве регионального советника ПРООН по вопросам мира и развития в Центральной Азии. Она также возглавляла Исследовательский Секретариат Международной Комиссии по расследованию событий в Кыргызстане в 2010 году. Она консультирует различные международные организации, включая ООН и Евросоюз, имея за плечами опыт работы в Chatham House, Лондонской школе экономических и политических наук (LSE), также ранее возглавляла программы в таких престижных международных организациях, как International Alert и Saferworld. Кроме того, она является членом правления международной неправительственной организации Nonviolent Peaceforce, базирующейся в Женеве.
CABAR.asia: На фоне новостей из Кыргызстана, кажется, не осталось никаких надежд на демократическое будущее региона. Консолидация власти после 2020 года в Кыргызстане воплощается в образе репрессивных законодательных инициатив, разного рода внесудебных расправ, борьбой с гражданским обществом и независимыми медиа. Таджикистан после событий в ГБАО, Узбекистан после каракалпакских событий также не представляют демократических подвижек. Казахстан после смены власти в 2019 году казался единственным стабильно растущим в демократическом смысле государством, однако события “Кровавого января” существенно подорвали путь страны к демократическим преобразованиям. Как вы оцениваете в свете сказанного перспективы демократических преобразований в регионе? И насколько внешнее «демократическое давление» международного сообщества способно повлиять на проведение демократических реформ в наших странах?
Что касается давления «извне» – внутриполитические процессы первичны для формирования политических систем и режимов в ЦА. Конечно, международные процессы оказывают воздействие, но условно; то, что будут говорить США или Евросоюз, не заставит лидеров государств ЦА менять свои важные политические решения, если те считают, что такие решения могут поставить внутреннюю политику или безопасность государства под угрозу. Поэтому примат внутренней политики в ЦА достаточно важен.
Авторитарный тренд нарастает во всем мире. Это не только в Центральной Азии происходит. Демократизация как глобальный проект, который превалировал в 90-е годы и в начале нулевых, отходит на второй план. А авторитарные тенденции, – и это может быть необязательно полный авторитаризм, – но в целом модель, при которой вся полнота власти концентрируется в руках руководящей группы, и где монополия на власть достаточно крепка, становятся легитимной моделью. Поэтому то, что раньше считалось каким-то «отклонением» от заданного демократического пути развития, нынче стало самостоятельным путем. Поэтому, с одной стороны, все государства ЦА формально являются демократиями, их все конституции основаны на демократических принципах, гражданам гарантированы основные права и свободы. Никто не пытается переписывать конституцию по другим моделям. Но фактическое наполнение совершенно другое. И если раньше какой-то демократический фасад требовалось соблюдать, то теперь это не предполагается.
Изменилось еще и то, что демонстрационная модель демократизации стала «хромать», потому что жить в странах, которые находятся в процессе демократизации, и испытывают массу разнообразных проблем роста, которые ни руководство этих стран, ни их «западные партнеры» не знают, как решать по существу, – сложно. И это обстоятельство стало подрывать модель демократизации. Поэтому то, что страны ЦА пришли к своим автократическим моделям – это не девиация, это иной путь, при этом не выбивающийся из общемировых трендов.
Касательно разности путей развития демократии в государствах ЦА – обратите внимание на то, что прошло уже 32 года с момента обретения независимости государствами ЦА, при том, что советская система существовала всего 70 лет. Наследие этой системы все еще сильно, но все-таки государства ЦА уже довольно продолжительное время развивались в достаточно других условиях и при разных доходах.
Если мы взглянем на Туркменистан и Кыргызстан, это совершенно разные государства. Таджикистан, например, все еще не может выйти из низовой группы государств по доходам, согласно классификации Всемирного Банка. Казахстан – совершенно иной кейс с точки зрения располагаемых ресурсов, качества инфраструктуры и т.д. Государства типа Казахстана не так зависят от налогов, имея возможность перераспределять национальный доход, что дает определенную свободу маневра. То, что Казахстан является более диверсифицированной страной в социальном, политическом, экономическом смысле, отчасти определяет больше свободы внутри страны хотя бы на уровне элит. Это видится и в большем количестве публичных дебатов, наличии различных мнений, и власть тоже показывает, что она в курсе этих дебатов, и тоже может на них реагировать, менять какие-то законы, предпринимать меры по запросам общества. Это не означает, что государство всегда консультируется с обществом, но оно довольно четко пытается на такие проявления реагировать. В Узбекистане аналогичный сценарий – там власть тоже пытается показывать, что связь с обществом важна, что какая-то критическая функция необходима, что власть доступна для людей, что государственные институты должны отвечать требованиям общества. Поэтому это стало более актуально – действующие президенты поставили во главу угла обратную связь с населением в сравнении с предыдущими президентами, являвшиеся плотью от плоти старой советской школы.
Упомянутый вами пример Кыргызстана не выбивается в целом из региональной динамики ЦА. Страна сейчас ступила на тот же путь, по которому шли остальные государства региона. Мы начали с того, что есть два полюса – демократия и авторитаризм, но полюса у нынешнего руководства в КР могут быть и иные. Например, хаос и порядок. Поэтому, режим движется от хаоса, на волне которого он пришел к власти, от протестов, от слабого предыдущего президента, от массы экономических и социальных проблем, последствий пандемии, снизившейся трудовой миграции из Кыргызстана и связанных с этим последствий, от слабых партий, мало выражающих интересы граждан страны, от политических игроков, думающих только о собственных интересах, чем о судьбах страны, – к порядку.
В Кыргызстане сформировалась при предыдущих режимах так называемая «система коллективной безответственности» – непонятно, кто за что отвечает и каждый может сказать, что он не отвечает ни за что. Жапаров пришел с лозунгом «Я буду отвечать, мои люди будут отвечать, мы сможем, мы выведем страну из хаоса к порядку!» Порядок, конечно, не исключает, что преобразования могут быть сделаны и при демократии. Порядок также и не исключает консолидации власти на начальном этапе и дальнейшего перехода к усилению демократических элементов. Так что можно сказать, что может быть и гибридный режим, в котором смешиваются демократические институты и авторитарные методы, используемые для укрепления государства.
Следует признать, что государство в Кыргызстане имело очевидные слабости. Что лично мне интересно – новый президент провел кардинальные перемены – изменил конституцию, изменена система, пришли люди без большого управленческого опыта. Предполагалось, что все это быстро кончится или переворотом или какой-то элитной рокировкой, что это очень ненадолго. Но оказалось, что эти люди смогли укрепить свою власть, протесты очень небольшие, сопротивления новым шагам со стороны общества немного, оппозиция нынешнему режиму в основном представляет собой образованную элиту, состоящую из гражданского общества, интеллигенции и т.д. Что может Жапаров предъявить народу – это конкретные решения проблем, которые копились на протяжении 30 лет. Возможно, некоторые решения были достигнуты несколько нетрадиционными методами, но организованная преступность, коррупция, теневая экономика стали отступать, терять позиции, начался экономический рост, перевод страны в лоно формальной экономики. Это, безусловно, не было достигнуто демократическими мерами. Население видит этот стиль управления, он не всем нравится, но, с другой стороны, он приносит определенные результаты.
CABAR.asia: Какие новые тенденции в развитии автократических институтов в Центральной Азии вы наблюдаете? Как изменилось лицо авторитаризма в регионе после COVID-19?
Тенденция к тому, что активизировались народные силы в странах ЦА – это не новость. Вообще у населения есть склонность к социальной солидарности, взаимопомощи. Сильной атомизации в обществах ЦА тоже не наблюдается. И пандемия и локдаун четко показали, что люди готовы выходить, рисковать, помогать ближнему достаточно самоотверженно. Но были и другие примеры подобной низовой мобилизации. Например, когда начались события на кыргызско-таджикской границе, куда подтягивались группы волонтеров с обеих сторон. Они довольно быстро организовались и были готовы помогать армии даже с оружием в руках. Так что такие низовые инициативы существуют и достаточно оперативно самоорганизовываются.
Примечательно, что именно в период COVID-19 власти несколько растерялись, но такое поведение властных групп наблюдалось по всему миру. Например, в Таджикистане, где все довольно зарегулировано, власти сначала ничего толком не говорили, действовали реактивно, тогда как низовое гражданское общество стало активно помогать врачам, населению, чего до этого не было видно. То же самое произошло в большинстве стран ЦА. С другой стороны, – и это актуально особенно для контекста Казахстана, – началось резкое недовольство и отторжение кампании всеобщей вакцинации.
Одним словом, в ЦА есть низовая мобилизация населения. Конечно, она просыпается в острые моменты, когда необходима помощь, но это не означает, что такая мобилизация направлена против власти, является оппозиционной ей и выдвигает политические требования.
CABAR.asia: Центральноазиатские режимы активно продвигают идеологемы по типу “Нового Казахстана” или “Нового Узбекистана”, и даже “Нового Кыргызстана”. Что принципиально нового предлагают режимы обществам своих стран в рамках данных инициатив? Можем ли мы полагать, что это новый социальный контракт между властью и гражданами государств Центральной Азии?
Это попытки формировать новые идеологии. Потому что относительно новому государству важно строить себя не только на отрицании былого – или советского прошлого, или, как в случае с Кыргызстаном, это отрицание былого хаоса. Важно создавать ключевые позитивные смыслы с прицелом на будущее.
С другой стороны, процесс нациестроительства на основе концепта «титульной нации» также несет определенные риски. Надо строить на чем-то положительном. Если не хочется строить государственность на какой-то расовой или национально-этнической основе, то следует создавать более инклюзивную концепцию, ориентированную на будущее, условно: «Мы как нация идем куда-то вперед, и это «вперед» будет лучше!» При этом, если на идеологической площадке власть ничего не говорит, то свято место пусто не бывает, и оно обязательно заполнится кем-то еще. И в Центральной Азии есть такие силы со своими идеологемами. Во-первых, это этническая составляющая, и мы видели не вполне позитивные последствия такого пути. Во-вторых, идеологема исламского пути, которая активно набирает последователей в молодом поколении. То есть на главную идеологическую площадку покушаются со всех сторон. Поэтому государство должно формировать какие-то объединяющие смыслы. Это нормальный процесс. Насколько такие инициативы будут иметь резонанс в душах людей? Для понимания и возможного принятия этого процесса обществом со стороны власти потребуются не только громкие яркие заявления, но и реальные действия – реформы, какие-то серьезные подвижки.
Примечательно, что факт того, что достаточно большая часть мужского населения стран, посылающих мигрантов заграницу, годами пребывает в контексте другого государства. Эта часть граждан не очень-то зависит от своей собственной страны. Это обстоятельство работает против устойчивого социального контракта в этих странах. При этом, среди трудовых мигрантов социальная солидарность очень высока. Это очень интересный центральноазиатский опыт, и очень любопытный не только экономический, но и социально-политический феномен.
CABAR.asia: В академической литературе существует термин “нелиберальная солидарность” применительно к феномену “авторитарной государствоцентричной солидарности в регионе, основанной на превращении “авторитета” и “стабильности” в фундаментальные основы так называемого «центральноазиатского регионального порядка». Расскажите подробнее об этой концепции? Как ее следует понимать на практике?
Безусловно, такая «нелиберальная солидарность» в регионе существует, но еще и образуется тенденция наследия власти через родовые династии. Мы наблюдали это в Азербайджане; в Туркменистане состоялась прямая передача власти от отца к сыну, в Таджикистане, судя по всем признакам, это тоже один из предполагаемых планов трансферта власти. И этот региональный тренд примечателен.
То, что сейчас появилось больше взаимодействия и сотрудничества между странами ЦА – это факт. Мы всегда говорили об укреплении регионального сотрудничества. Если вывести за скобки проблему между Кыргызстаном и Таджикистаном, определенное региональное сотрудничество стало более осязаемым. Страны ЦА стали больше вовлечены в режимы сотрудничества с похожими режимами и государствами вне региона. Активное участие в Шанхайской Организации Сотрудничества растет. Участие в ЕвразЭС как в некой площадке для обмена опытом тоже важно; государства в его рамках учатся и перенимают многое друг у друга. Мы всегда утверждали, что демократии учатся друг у друга, но и автократии следуют тем же путем. И ЕвразЭС – тоже площадка для обучения на всех уровнях – и на уровне министерств, и глав ведомств и департаментов идет очень глубокое сотрудничество. Особенно сотрудничество по вопросам безопасности является наиболее актуальным, и именно на этой почве режимам проще находить общий язык и учиться друг у друга.
CABAR.asia: В академических кругах все громче звучат призывы пересмотреть подходы к пониманию гражданских низовых инициатив, отойдя от неолиберального взгляда в пользу более широкого пост-либерального де-централизованного толкования, например, на уровне махаллей в Узбекистане. Что вы думаете о таком подходе? Насколько он применим в нынешнем контексте ЦА?
То, что в обществах Центральной Азии есть много движения, энергии, солидарности – это факт. Это не атомизированные и не апатичные общества. Но это и не означает, что такие движения оппозиционны к действующей власти, которые хотели бы бороться за демократию. Проявления солидарности в упомянутом вами примере особенно ярко наблюдались во время пандемии COVID-19.
Но возникают еще и исламские движения, различные площадки, некоторые ведут общество к более строгому соблюдению исламских норм, включая запреты на распитие алкоголя или какие-то заведения. Есть движения, которые откровенно опасны. Все эти феномены возникает, как правило, со стороны общества, а не государства. Мы видим эти процессы даже в такой относительно светской стране, как Кыргызстан.
Существует солидарность в форме коллективного сознания среди «нашей группы», которая подвергается угрозе. В таких случаях, когда возникает ситуация, где кажется, что «наших бьют», стихийная мобилизация происходит очень быстро. Такие проявления мы наблюдали в Каракалпакстане, на таджикско-кыргызской границе во время вспышек напряженности, и в период ошских событий 2010 года.
Все эти социальные движения отличаются друг от друга в тонкостях и местных особенностях. Куда они приведут? Мы пока не знаем, так как не наблюдается каких-то оформленных групп с четкой повесткой или требованиями.
CABAR.asia: Мы не можем не затронуть геополитический аспект – нормативное влияние России и Китая очень велико в регионе. Пока различные “великие державы” заняты на полях сражений своими внутренними противоречиями, обсуждением нового многополярного миропорядка, каким будет внешнее влияние на регион в контексте поддержки авторитаризма в Центральной Азии?
Влияние Китая на внутреннюю политику государств ЦА довольно ограниченное по трем причинам:
1) Культурно-историческая дистанция.
2) Китай не пытается экспортировать свою модель развития в регион.
3) Идеология. Китай поддерживает коммунистические партии и режимы по всему миру, в Центральной Азии деятельность подобных партий была сведена на нет. В свое время в Таджикистане была довольно сильная и боевая Компартия, но по мере укрепления автократических тенденций в РТ, деятельность партии сошла на нет. Примерно то же произошло и в остальных центральноазиатских государствах.
В случае с Россией совсем иная ситуация. Во-первых, в контексте взаимоотношений с РФ актуально «авторитарное обучение», и здесь процесс идет по всем направлениям. Порой и Россия перенимает какие-то нормы и положения от государств ЦА. Во-вторых, культурная привязка, социальные аспекты, влияние русского языка, российского телевидения (особенно развлекательный контент) – все это факторы тесного взаимовлияния. Такая социально-культурная связь позволяет усваивать нормы гораздо более эффективно.
Существует глубокое проникновение на многих уровнях между ЦА и РФ. Наконец, и фактор трудовой миграции играет важную роль в этом процессе. После начала военного конфликта в 2022 году, Россия стала уделять гораздо больше внимания региону ЦА, и это тоже важно отметить. И я думаю, что тенденция сближения между Россией и регионом ЦА будет усиливаться. Однако центральноазиатские элиты, не желая отдаляться от России, все же хотят диверсификации связей с другими регионами и центрами силы. Власть предержащие тем не менее крайне осторожны в вопросе отношений с Россией, и ни в коем случае не хотят, чтобы российское руководство повернулось против них.