Медиаэксперт, директор исследовательской организации Школа миротворчества и медиатехнологий в ЦА Инга Сикорская в беседе с CABAR.asia рассказала о свободе слова и языке вражды, о борьбе за независимую прессу и вызовах перед журналистами.
Подпишитесь на нашу страницу в Facebook!
CABAR.asia: Часто говорят о негативной роли медиа в разжигании тех или иных конфликтов. Не преувеличена ли роль медиа в этих процессах?
Инга Сикорская: Я думаю, что нет. Мы не преувеличиваем, потому что в истории есть много случаев, когда именно СМИ были причастны к тому, что начинались локальные конфликты, войны. Другой вопрос, как они разжигают и как те люди, которые трактуют это разжигание, это интерпретируют. Чаще всего современные медиа либо используют язык вражды, либо придают событиям излишнюю сенсационность.
Негативный эффект от подобных материалов будет уменьшен, если в обществе достаточно альтернативной информации. То есть потребитель информации может сам определить, как он должен реагировать на такие публикации.
Иными словами, в разжигании тех или иных конфликтов решающую роль играют не материалы медиа, а общественные условия, в том числе, степень медиаграмотности общества?
Конечно. И еще это зависит от уровня социальной напряженности этого общества.
Проблема в том, что медиа чаще всего освещают события, которые являются очень чувствительными. Здесь важна журналистская этика. Чем выше степень этичности медиа, чем лучше работают в этом медиасообществе инструменты саморегулирования, тем меньше вероятность того, что СМИ будут действительно разжигать какие-то серьезные конфликты.
Бороться с языком вражды нужно, но не надо надеяться, что мы сможем его полностью искоренить в интернет среде.
В мировом интернете существует больше миллиона групп ненависти. Например, ксенофобные группы, но все они имеют право на существование. Этот баланс нужен, чтобы сохранить свободу выражения в интернете, потому что если мы будем реагировать на такие группы, появится соблазн вводить ограничения в интернете.
Как в известном высказывании: «Мне не нравится что ты говоришь, но я готов слушать тебя только потому, что это уровень свободы, это твое право сказать это».
Но есть другие проблемы. Например, есть язык вражды публичных спикеров, когда они с высоких трибун высказывают враждебные, оскорбительные речи в отношении разных групп.
Дональд Трамп, ведущий хейт-спикер в мире, или Владимир Путин не стесняются в выражениях. Я встречалась недавно с западными журналистами, они иногда ломают голову, как им надо передавать цитаты таких политиков. Это издержки нашего времени для современной журналистики.В Европе законы о языке вражды относятся к антидискриминационному законодательству. У нас в Центральной Азии законы о разжигании розни стали трактовать в рамках антиэкстремистского законодательства, чего нет нигде в мире. Поэтому у нас высокий порог наказания. Это очень страшно.
Вы знакомы с делом таджикского журналиста Далера Шарифова? Что вы можете сказать о его аресте?
В Центральной Азии любой арест журналиста вызывает большие сомнения и подозрения. В большинстве случаев мы предполагаем, что это связано с давлением на свободу выражения и что таким образом власти хотят заткнуть рты критикам режима.
Власти не говорят ничего о причинах ареста Шарифова. Кроме заявления Генерального прокурора мы почти ничего не знаем о деле. Сами обвинения были предъявлены ему на закрытом судебном заседании, адвокатам журналиста запретили сообщать подробности. В чём причина этого? Это специально так делают?
Я думаю, что причин нет [для закрытого процесса], потому что мир идёт к открытости. После Эдварда Сноудена в мире не осталось никаких секретов. Поэтому какой смысл проводить закрытый суд над журналистом, когда всё равно все узнают истинную правду, и ещё больше будут критиковать давление на свободу слова? Даже если журналист, допустим, был неправ. Нет никаких оснований для закрытых судов, наоборот, процессы нужно делать открытыми.
У меня есть опыт работы в репрессивных странах, я работала редактором IWPR по Туркменистану и Узбекистану. Когда поднимался шум после ареста журналиста, по крайней мере, была какая-то реакция. Молчать ни в коем случае нельзя.
Я думаю, что в таких случаях адекватной будет только «стратегия шума». Она может с какой-то стороны усилить репрессии, но всё равно в будущем это будет всегда инструментом правозащитного сообщества, инструментом медиа сообщества, инструментом мирового сообщества.Цензура – это уже пережиток прошлого. Мы видим, что страны, в которых существует жёсткая цензура и репрессии, идеологически не развиваются. Независимую, свободную журналистику нужно культивировать. Свободу выражения нужно культивировать.
Таджикистанское медиасообщество в таких сложных условиях ещё пытается что-то делать. Это, конечно, вызывает моё восхищение, потому что я не понимаю, как журналисты могут работать в таких условиях, прекрасно понимая, что может случиться с ними через час. Только из-за того, что они критикуют и пишут на какие-то темы. И все говорят очень часто о том, что их вызывают на беседы, им звонят по телефону, их цензурируют: «вы это не должны писать». То есть, жить и работать в таких условиях это очень страшно.
Мне кажется, что медиасообщество должно объединиться и требовать, чтобы нам озвучили открыто, что же всё-таки произошло? За что был арестован Далер Шарифов? Почему этот суд был закрытым? Сейчас всё в мире решается в открытую.По сообщению Генерального прокурора, религиозная экспертиза показала, что книга Далера Шарипова была написана в «контексте движения «Ихвон-ул-муслимин» («Братья-мусульмане» – запрещенная в Таджикистане организация). Насколько верен подход, когда орган, который выдвинул обвинение, сам же потом проводит экспертизу?
Вообще, любые лингвистические и подобные экспертизы – это очень нехорошая практика.
Дело в том, что в разных странах мира, в том числе в Центральной Азии, существуют свои практики, свои методологии. Например, в Таджикистане нельзя применить методологию, разработанную в Кыргызстане или Казахстане, потому что идеология режима другая, политические условия другие, правоприменительная практика другая. Это создаёт большие проблемы. Сложно сказать правильно поступают власти или неправильно. Например, в Кыргызстане по законам о разжигании розни почти все проведенные экспертизы работали в пользу обвинения. То же самое, можно сказать о Казахстане. Когда мы пишем аналитические отчёты или какие-то статьи о делах, где была экспертиза по экстремистским высказываниям, мы всегда обращаем внимание на два момента: по какой методологии центр судебных экспертиз или государственный эксперт квалифицировал, что именно эта идея является экстремистской и насколько эта методология является научно обоснованной.Обычно мы ничего об этом не знаем, потому что эти методологии покрыты мраком. Чаще всего власти в этих экспертизах полагаются персонально на какого-то эксперта. Эксперт сделал заключение, и экспертиза была в пользу обвинения.
В Казахстане и в Кыргызстане практикуются проведение по таким делам альтернативных, то есть, независимых экспертиз. Но в центрально-азиатском регионе практически нет центров независимых экспертиз.
Наша организация сделала несколько экспертиз, но это не было связано с экстремизмом, а с высказываниями по языку вражды. Многие организации, которые сталкиваются с такими судебными исками, обращаются в Россию. Но это тоже неправильно, потому что в России свои репрессивные подходы, что ещё больше усугубляет ситуацию. Поэтому было бы очень хорошо, если бы какие-то общественные организации занялись бы этим вопросом.
Между прочим, в России, где практика в основном тоже репрессивная, там, насколько мне известно, одной общественной организации удалось получить комментарий Верховного суда, в котором говорилось, что цитирование религиозных источников официальных конфессий не является разжиганием розни.Как можно разработать какой-то единый подход, чтобы СМИ знали, что транслирование именно таких вещей в соответствии со 189 статьёй Уголовного Кодекса Таджикистана может являться распространением экстремизма?
Мне кажется, что неправительственному сектору, правозащитникам и медиа сообществу страны нужно объединиться и провести дискуссию, разработать какие-то подходы. Это бы сняло много вопросов. Хотя, конечно сделать это в условиях Таджикистана очень сложно.
Вы предлагаете, чтобы таджикское медиасообщество также обратилось в Верховный суд за комментарием?
Не медиасообщество, а правозащитники. То есть, можно привести российский пример и по аналогии попросить разъяснить вопросы, связанные с экстремизмом.
Еще можно посоветовать таджикскому медиасообществу сделать независимую экспертизу по делу Далера Шарифова. Такие экспертизы не имеют доказательной базы в судах. Но они имеют ощутимую силу при оспаривании доказательной базы, потому что могут пролить свет на некоторые нюансы.
Ваши советы для таджикских журналистов на тему того, как они могут избегать языка вражды и освещать конфликтно-чувствительные темы?
Нужно соблюдать этические стандарты. Нас часто спрашивают журналисты, а если кто-то сказал что-то страшное, как нам это нужно цитировать? Это можно цитировать, если там лёгкие формы языка вражды в виде клише, стереотипов, и если эти слова невозможно выкинуть. Мы просто упоминаем в скобках, что это клише в отношении какой-то группы, ничего страшного в этом нет.
Второе. Журналисты всегда должны работать над собой. Потому что ситуация меняется и вместе с ней меняется язык вражды. Под видом борьбы с экстремизмом и с разжиганием розни в обществе возможно появление каких-то механизмов подавления свободы выражения.
Поэтому журналисты должны быть гибкими. Нужно внедрять редакционные инструкции и политику, как журналист должен действовать, например, при освещении конфликтной ситуации. Что он должен писать, если будут какие-то конфликтные цитаты. Потому что журналистов очень часто может подставить редактор, сказать напиши или сделай так, а потом журналист будет виноват.
То есть, нам нужно обязательно развивать практику подготовки специальных редакционных инструкций по вопросам языка вражды, освещению религиозных вопросов, создание специальных глоссариев на конфликтно-чувствительную тему.
Третье. Мы должны развивать дискуссии в журналистском сообществе о том, что же такое язык вражды, что же такое пропаганда экстремизма и что нам делать. Мы должны быть более активны. Я понимаю, что в некоторых условиях очень сложно, но мы не должны молчать, иначе журналистика здесь вообще умрёт.
Данная статья была подготовлена в рамках проекта IWPR «Стабильность в Центральной Азии через открытый диалог».