«Геополитическая «Большая игра» в Центральной Азии кажется возобновляется с новой силой и в довольно причудливой форме. Это находит свое отражение в геополитической арифметике: образно говоря, для США «5+1=5», для России «5+1=6», для Китая «5+1=x»»– отмечает узбекистанский политолог Фарход Толипов в статье для CABAR.asia.
Подпишитесь на наш канал в Telegram!
15 октября 2020 г. состоялась онлайн-встреча министров иностранных дел пяти стран Центральной Азии и России, на которой было принято «Заявление министров иностранных дел государств Центральной Азии и Российской Федерации о стратегических направлениях сотрудничества».[1] Третья по счёту встреча в таком составе свидетельствует о появлении дипломатического формата, аналогичного американскому «C5+1», который был создан несколько лет назад. Надо заметить, что и Китай, в свою очередь, пытается закрепить за собой такой же подход к региону по модели «5+1».
Такое повышенное внимание к Центральной Азии со стороны великих держав порождает противоречивые интерпретации, оценки и ожидания. Несмотря на внешне одинаковые дизайны этих форматов, их содержание и модальность кардинально отличаются друг от друга. И это во многом связано, так сказать, с «перетягиванием каната» (tag of war) в рамках пресловутого геополитического треугольника США-РФ-КНР в духе realpolitik, о котором аналитики и политики как мантру повторяют на протяжении всего периода независимости стран региона – почти 30 лет.
Геополитическая арифметика приобрела в последнее время своеобразную магию чисел: эта сумма «5+1» даёт разные решения, в зависимости от того, на каком углу искомого треугольника мы стоим. Для США «5+1=5», для России «5+1=6», для Китая «5+1=x». Рассмотрим вкратце эту арифметику.
США
Формат “C5+1” был инициирован в сентябре 2015 года, и первая встреча состоялась в ноябре того же года в Самарканде. С тех пор прошли несколько встреч, которые обрели определенную регулярность. Особую тональность этот формат приобрел в ходе ташкентской встречи в феврале этого года, когда госсекретарь США Майк Помпео совершил визит в Казахстан и Узбекистан. Этот визит практически совпал по времени с принятием новой Стратегии США в Центральной Азии на период 2019-2025 годы. Фактически и Стратегия, и ташкентская встреча в формате “C5+1” обозначила начало нового раунда «Большой игры» в регионе. Она также обозначила неизменность нормативного измерения как Стратегии, так и самого формата встреч.[2]
Стратегия гласит: Центральная Азия представляет собой геостратегический важный регион для интересов национальной безопасности Соединенных Штатов, вне зависимости от уровня вовлеченности США в Афганистане. В этом пункте содержится важное послание о том, что Центральная Азия есть самостоятельный регион и Афганистан не является решающим фактором для отношений США с Центральной Азией.
Начиная с 2016 года формат “C5+1” предусматривает совместную работу государств в рамках пяти проектов: 1) контртерроризм; 2) конкурентоспособность в бизнесе; 3) развитие транспортных коридоров; 4) энергия будущего; 5) поддержка национального и регионального адаптационного планирования в области экологии.[3]
Сопоставляя процесс «5+1» с политикой, которую вели Соединенные Штаты на протяжении последних 30 лет, можно заметить, что с заметным постоянством политика США в отношении Центральной Азии основывалась на признании и поддержке независимости региона его стран в их единстве. Так, например, принятый еще в 1999 году законопроект «Стратегия Шелкового Пути» обозначил следующие основные интересы США: 1) обеспечение развития стабильных, демократических государств в регионе, включая разрешение региональных конфликтов; 2) развитие дружественных отношений между государствами в регионе и с Соединенным Штатами и их союзниками; 3) поддержка развития экономик и природных ресурсов региона на основе рыночных требований, а не посредством эксплуатации региональными, гегемонистскими державами.[4]
Следует заметить, что формат “C5+1”, помноженный на все прежние усилия США в Центральной Азии, однозначно артикулирует внутрирегиональное сотрудничество как цель и содержание всего этого процесса. Об этом говорят и совместные заявления и прежние стратегические документы США в отношении Центральной Азии.[5]
Между тем, известный американский политолог Юджин Румер, указывая на значение постсоветского пространства для интересов США, признавал, что определенное соперничество между мировыми и региональными державами в этом регионе неизбежно. «Но маловероятно, что Китай или Россия будут способствовать системным реформам, которые Соединенные Штаты считают существенными для долгосрочной стабильности в регионе».[6]
Итак, американская формула “C5+1” не преследует установление какого-то доминирования США в регионе и потому является регионо-центричной по своей направленности и содержанию.
Россия
Анализируя итоги недавней встречи министров иностранных дел России и пяти стран Центральной Азии, газета «Коммерсантъ» пишет: «Отныне Москва будет развивать не только двусторонние связи, но и рассматривать Центральную Азию как единое целое… Это своего рода новая стратегия российской внешней политики в Центральной Азии». Но на поверку оказывается, что это вовсе не новая, а прежняя стратегия, т.к. «по замыслу Москвы, результатом этого процесса должно было стать совместное видение развития сотрудничества, а Россия рассматривалась «пятеркой» не столько как «+1», а, по сути, как шестой член их объединения».[7] Такая интерпретация российского варианта «5+1» довольно претенциозна, поскольку игнорирует самостоятельность и самоценность региона, который, как будто не должен рассматриваться без шестого члена группы. История как будто повторяется: Россия уже была членом Организации Центрально-Азиатского Сотрудничества (ОЦАС), что не только не спасло ОЦАС от роспуска в 2005 году, но, очевидно, стало причиной этого.
Сопоставляя (как и в случае с американской стратегией) российский вариант формата «5+1» со стратегией России в отношении Центральной Азии на протяжении прошедших 30 лет независимости, мы можем обратить внимание на то, что идеи и ценности демократии не находят в ней своего отражения, что заметно отличает ее от американской и европейской стратегии. Тем самым в «новом» формате фактически продолжается прежняя линия Москвы на сохранение статус-кво в регионе.
Здесь перед центральноазиатскими странами возникает геополитическая фантасмагория: очевидно российский формат для Центральной Азии возник как некий ответ американскому. Если рассматривать вопрос с такой точки зрения, то в нем зримо или незримо будет присутствовать геополитическое измерение. Следовательно, явная или скрытая разница в целях и содержании двух форматов ставит пять стран региона в ситуацию выбора. Заметим, что и до появления российского формата «5+1» отношения России с этими странами были уже, так сказать, разноформатными. Например, Казахстан и Кыргызстан являются членами ЕАЭС, Узбекистан решил присоединиться к этой организации только в качестве наблюдателя, Таджикистан и Туркменистан остаются в стороне от нее.
В последнее время можно заметить, что ЕАЭС становится геополитической самоцелью России, а не выгодной для всех членов организацией.[8] Вашингтон, как известно, критически относится к ЕАЭС и даже выражал нежелание вступления Узбекистана в Союз. При этом все пять стран Центральной Азии возобновили свой региональный, пятисторонний формат сотрудничества – Консультативные встречи (см. ниже). Эта фантасмагорическая ситуация требует от этих стран либо постоянного маневрирования, либо более строго совместного позиционирования.
Такая ситуация усугубляется еще и тем, что в российский медийных и экспертных кругах часто провоцируется подозрительный и уклончивый взгляд на Евросоюз и США, с которыми центральноазиатские страны установили отношения стратегического партнерства и развивают сотрудничество, что, безусловно, отвечает национальным интересам всех пяти стран.
Итак, российская формула «Ц5+1» является, скорее, российско-центричной, чем регионо-центричной.
КНР
16 июля 2020 года Китай провел свою первую встречу в формате «5+1» на уровне министров иностранных дел центральноазиатских стран и Китая. Встреча фокусировалась в основном на преодолении последствий пандемии и восстановлении экономик стран региона.[9] Симптоматично, что Пекин тоже увлекся новомодным форматом, несмотря на то, что уже существуют китае-центричные форматы, такие как ШОС и инициатива «Пояс и Путь».
С одной стороны, китайский вариант искомого формата вроде отражает признание региона как данности, а с другой он пока не декларирует более конкретное видение перспектив его развития. Предложенный недавно китайским руководителем в рамках «Пояса и Пути» лозунг «сообщество общей судьбы» затуманивает будущие импликации всеобъемлющего китайского вовлечения в Центральную Азию. Эта неясность проистекает в силу двух обстоятельств: а) что этот лозунг выдвигает растущая мировая держава, чья формирующаяся ниша в мировом порядке вызывает разные ассоциации и ожидания; б) что эта держава – сосед региона Центральной Азии.[10]
Именно поэтому в странах региона, а также у международных экспертов оценки растущего присутствия Китая в этом регионе варьируются между синофобией и синофилией. Геополитика Китая в XXI веке еще недостаточно изучена в отличие от геополитики США и России. На риски, которые может скрывать «Пояс и Путь», указывают не только местные, но и международные эксперты. Одним из наиболее общих и распространенных является представление, что причинами для осторожности и опасений для центральноазиатских стран являются: растущие националистические реакции на передачу китайцам земель (как это имело место в Казахстане в 2016 году); торговая конкуренция; непрозрачность контрактов китайских фирм и их несоблюдение местных экологических норм и законов; невыполнение требований привлечения на работу местных рабочих и т.п.[11]
Кроме того, как Китай собирается разыгрывать центральноазиатскую карту в своей глобальной геополитической игре – сложный вопрос. Известно, что в годы холодной войны китайскую карту постоянно пытались разыгрывать США и СССР в своем противоборстве друг с другом. Теперь же на нынешнее российско-американское глобальное соперничество вклинивается самостоятельно выступающий Китай.
Итак, китайская формула «5+1» более сумбурна в сравнении с геополитическими соперниками Китая. Она столь же эклектична, сколь противоречивыми и туманными являются рамки ШОС и «Пояса и Пути».
«Центральноазиатская пятерка»
Тем временем у пяти стран Центральной Азии есть свой формат – Консультативные встречи президентов. Его эти страны развивают с 2018 года. Как известно, прошли уже две встречи в этом формате: в марте 2018 года в Астане и в октябре 2019 года в Ташкенте. Третья встреча ожидалась пройти в Бишкеке, однако недавние протестные выступления и беспорядки и смена власти, связанные с прошедшими парламентскими выборами, очевидно, отодвинут сроки проведения бишкекской встречи.
Несмотря на это, 9 октября 2020г. МИДы Казахстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана выступили с совместным заявлением по ситуации в Кыргызстане. Это заявление по сути отразило неизменность курса на региональное сотрудничество. В нем государства выражают не только озабоченность ситуацией в Кыргызстане, но и напоминание о единстве народов региона. «Мы как близкие соседи, связанные многовековыми узами дружбы, добрососедства, общих культурных и духовных ценностей, призываем народ Кыргызстана в эти сложные дни проявить присущую ему мудрость ради сохранения мира и восстановления стабильности в стране», — говорится в Заявлении.[12]
Кроме того, надо отметить, что совместное заявление по ситуации в Кыргызстане отразило проактивную позицию стран региона, которые не остались безразличными к положению братской соседней страны. Здесь уместно вспомнить и обратить внимание на то, что всегда с первых лет независимости в официальных документах, заявлениях лидеров, выступлениях политиков стран Центральной Азии содержится указание на братство, вековые узы и добрососедство народов этого региона. Этот нормативное измерение регионального развития – фактор, существенно отличающий Центральную Азию от многих других регионов мира.
Некоторым выпячивание этого нормативного измерения кажется, лирическим отступлением от реальных и практических задач региона и неким романтическим излишеством в решении серьезных политических, экономических, торговых, инфраструктурных и других задач. Однако при этом упускается из виду тот факт, что именно это особое нормативное качество региональных взаимоотношений во многом и способствовало все время преодолению напряженностей, разрешению проблем и продвижению интеграционных усилий.
Таким образом, «центральноазиатская пятерка» постепенно обретает свою субъектность в международной системе. Эту субъектность надо принимать во внимание и учитывать при анализе модальности разных форматов типа «5+1». Часто в своем анализе аналитики фокусируются на цифре, стоящей справа в этой арифметической формуле, и недооценивают и даже пренебрегают цифрой, стоящей слева.
Выводы и рекомендации
Рассматриваемый нами формат также продвигается Японией, Южной Кореей, Индией. Каждая из этих стран признает не только важность, но и целостность региона. Их центральноазиатская политика в основном ориентирована на поддержку регионального развития и практически не содержит явной или скрытой геополитической интенции. В данной статье я ограничился тремя державами, геополитика которых преобладает в данном регионе.
Геополитическая «Большая игра» в Центральной Азии, кажется, возобновляется с новой силой и в довольно причудливой форме. Это находит свое отражение в геополитической арифметике: образно говоря, для США «5+1=5», для России «5+1=6», для Китая «5+1=x». В этих условиях центральноазиатским странам надо выдвинуть стратегическую, смелую свою формулу «5+0», означающую позицию, диктуемую принципом независимости и идеи самоценности региона в составе пяти. Этот, по сути не новый, подход приобретает тем большую актуальность и важность, чем дальше от него удаляются пять стран – либо под влиянием внутренних противоречий, либо под давлением внешнего геополитического фактора.
Концепция «5+0» означает, что:
- Центральная Азия представляет собой структурно целостный и закрытый для вхождения в него других государств; закрытый структурно, но открытый функционально. Эта формула должна стать руководящим принципом внутрирегионального развития.
- Необходимо ускорить институционализацию Консультативных встреч президентов государств Центральной Азии в направлении восстановления в той или иной форме ОЦАС.
- Когда анализируют политику США, РФ и КНР в Центральной Азии, часто рассматривают эту политику сквозь призму интересов этих держав. Сегодня чрезвычайно важно все больше, так сказать, выпячивать интересы самих центральноазиатских стран, особенно их общие интересы как единого региона.
- Необходимо, чтобы членство двух государств в ЕАЭС не противоречило и не мешало региональным отношениям стран Центральной Азии (как это имело место в недавнем инциденте в анклаве Сох, где перемещение жителей Соха в сторону Узбекистана по автотрассе было блокировано, в частности из-за того, что Кыргызстан является членом ЕАЭС, а Узбекистан — нет).
По большому счету концепция «5+0» обращает наше внимание на цифру «5». Другими словами, прежде чем говорить о различных вариантах искомых форматов, необходимо сначала стать настоящей и твердой «пятеркой».
Данный материал подготовлен в рамках проекта «Giving Voice, Driving Change — from the Borderland to the Steppes Project». Мнения, озвученные в статье, не отражают позицию редакции или донора.
[1] Заявление министров иностранных дел государств Центральной Азии и Российской Федерации о стратегических направлениях сотрудничества, 15 октября 2020 года. https://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/4390973
[2] Tolipov, F. New Strategy, Old Game: The Realigning Geopolitics of Central Asia
March 26, 2020, the CACI Analyst http://cacianalyst.org/publications/analytical-articles/item/13610-new-strategy-old-game-the-realigning-geopolitics-of-central-asia.html
[3] Joint Statement for the Press on C5+1High-Level Dialogue, July 9, 2020, https://uz.usembassy.gov/c51-fact-sheet-central-asian-u-s-forum-to-enhance-regional-economic-environmental-and-security-cooperation/
[4] The U.S. Congress Silk Road Strategy Act of 1999. https://www.congress.gov/bill/106th-congress/house-bill/1152
[5] См. например: https://www.state.gov/bureau-of-south-and-central-asian-affairs-releases/u-s-chair-statement-of-the-june-30-2020-c51-high-level-dialogue/
[6] Eugene Rumer, Dmitri Trenin, and Huasheng Zhao, eds., “Central Asia: Views from Washington, Moscow, and Beijing” (N.Y.: M.E.Sharpe, 2007), p. 63.
[7] Москва становится Центральной в Азии. Россия меняет подход к политике в регионе. Газета «Коммерсантъ» №190 от 16.10.2020 https://www.kommersant.ru/doc/4531609
[8] См. например: Толипов Ф. Гамлетовский вопрос для Узбекистана в Евразийском Экономическом Союзе Ноябрь 5, 2019 https://caa-network.org/archives/18507
[9] Umida Hashimova. “China Launches 5+1 Format Meetings With Central Asia”. https://thediplomat.com/2020/07/china-launches-51-format-meetings-with-central-asia/ , July 20, 2020.
[10] См. например: Stephen Blank. “China’s Silk Roads and Their Challenges”, 01/07/2015 issue of the CACI Analyst, http://cacianalyst.org/publications/analytical-articles/item/13119-chinas-silk-roads-and-their-challenges.html
[11] Laruelle, M. China’s Belt and Road Initiative. Quo Vadis? In Marlene Laruelle edited “China’s Belt and Road Initiative and its impact in Central Asia” (Washington, D.C.: The George Washington University, Central Asia Program, 2018 www.centralasiaprogram.org ) p.xii.