«Власти Казахстана постоянно стоят перед проблемой выбора главного направления управленческих усилий: в сторону ли упования на саморегулирующую силу рынка, в сторону ли усиления планового и административного начала в экономике. Такая двойственность присутствовала всегда, и всегда в проигрыше оказывались … оба направления» — политолог Петр Своик (Казахстан, Алматы) специально для cabar.asia анализирует проблему приватизации, а также пытается ответить на извечный вопрос «что делать?».
Опубликованный еще до Нового года список подлежащих приватизации госкомпаний до сих пор оставляет ощущение растянутой на сколько-то лет вперед сенсации – распродается едва ли не все!В приватизационный перечень вошли около 260 компаний из разных секторов экономики – от нефтегазового до аграрного. Всего более 780 объектов. Среди них такие нацкомпании как «Казахстан Темир Жолы», «Казатомпром», «КазМунайГаз», «Казпочта», энергетическая компания «Самрук-Энерго» (в состав которой входят крупнейшие электростанции – Экибастузские ГРЭС-1 и ГРЭС-2). В перечень организаций республиканской собственности, подлежащих приватизации, также вошли санатории МВД, Казахфильм, Международный центр пограничного сотрудничества «Хоргос», оздоровительный центр «Бобек», аэропорты Астаны, Павлодара, Актау.
Фактически, и по степени эмоционального воздействия на публику, и по действительным экономическим и политическим последствиям столь радикальной перемены во взаимоотношениях государства и бизнеса, это – ключевой пункт всей антикризисной программы правительства на 2016-2020 и далее годы. Подытоженной, кстати сказать, в статье президента Назарбаева «План нации – путь к казахстанской мечте».
Ключевым этот пункт является прежде всего с идеологической точки зрения – не зря его назвали уходом от «государственного капитализма». И действительно: если спустя более двух десятилетий от начала радикальных рыночных реформ государство выставляет на продажу громаднейший набор недвижимости, предприятий и организаций самого разного рода деятельности, то чем, как не государственным капитализмом» можно назвать такую систему собственности?
Вот от этого отправного пункта – не почему государство пошло на радикальный отказ от своего имущественного и организационного участия в рыночной экономике, а почему рынок по-казахстански получился столь огосударствленным и следует начать наш анализ. А уже от ответа на этот ключевой вопрос вытекает и то, почему массированный сброс госактивов в «конкурентную среду» опять стал главным антикризисным лозунгом правительства.
Ничто не ново в этом мире
Опять – потому что все это уже было – в начале 90-х годов, и тоже в условиях острого системного кризиса. Тогда неслыханное в СССР словосочетание «разгосударствление и приватизация» стало и идеологической и практической целью всей совокупности властной политики Казахской ССР, а затем Республики Казахстан. Об этом говорил президент, этим занималось правительство и на то же были направлены законотворческие усилия сначала Верховного Совета, а затем мажилиса и сената.
Тем не менее, даже тогда масштабного разгосударствления не случилось: пущенные правительством приватизационные волны оказались не слишком частыми и совсем невысокими. Сначала была купонная компания, нацеленная на приватизацию исключительно квартир, — с обещанием не имеющих таковых гражданам некоей последующей компенсации. Каковой не случилось и, более, того, собственно жилищные купоны тоже оказались не нужными – вскоре (с подачи акима Алма-Аты Нуркадилова), квартиры (но не дома и не придомовые территории!) были отданы владельцам в собственность бесплатно. Потом была проведена так называемая «массовая приватизация» — под которую были отведены исключительно мелкие объекты – парикмахерские, магазинчики, СТО и т.п. Хотя и здесь особой массовости не получилось – у массы граждан элементарно не было средств для участия в аукционах.
Далее последовала ПИКовая приватизация. Повторяющая российскую ваучерную, однако с такими дополнительными ограничениями, которые заведомо ее выхолащивали. Если в России после ваучеров и залоговых аукционов появился какой-никакой фондовый рынок, то на казахстанские ПИКи можно было приобрести только очень небольшие доли далеко не самых лучших предприятий. В итоге это закончилось ничем.
То есть, даже на стадии действительно охватившего массы рыночного романтизма и весьма демократической риторики начала и середины 90-х годов, правящая посткоммунистическая номенклатура не захотела поделиться с народом ничем из действительного серьезного бывшего «общенародного» имущества. Приберегая все самое ценное для себя.
Впрочем, поделиться, и очень щедро – пришлось. С так называемыми иностранными инвесторами, действительными и искусственно созданными самими же властями. В качестве действительных выступили реальные транснациональные компании, — Шеврон, например, получивший наиболее перспективное на то время Кульсаринское нефтяное месторождение, а также участники Карачаганакского консорциума. Позднее к этим реально иностранным компаниям добавились китайские, получившие сначала Кульсаринское, затем Жанажольские нефтяные месторождения, а затем уже вышедшие непосредственно к Каспию. К искусственно же созданным «иностранцам» относится, прежде всего, «евразийская» группа, такая же «корейская» и другие, между которыми была распределена цветная и черная металлургия.
Организационной формой такого перераспределения собственности, создающего альянс местного властно-олигархического капитала с транснациональным, стала последующая после завершения всех «массовых» попыток, так называемая «приватизация по индивидуальным проектам». В результате которой практически вся черная и цветная металлургия и частично электроэнергетика Казахстана оказались в частной собственности. Что, впрочем, не снимает предположения, что через таких формальных собственников осуществляется тот же государственный контроль за этой сферой.
Что же касается «нефтянки», то часть ее, — большая по объемам и по качеству — была приватизирована в пользу реальных иностранных собственников, по «многовекторному» — США, Европа, Китай, Россия — принципу. Наиболее же проблемные месторождения, вкупе с магистральными нефте- и газопроводами, оставлены под контролем национальной компании.
В итоге массового собственника и распределенного по конкурентной среде множества частных предприятий не возникло. Унаследованный от СССР «народнохозяйственный комплекс» перешел в собственность весьма небольшого количества субъектов. Которых в совокупности можно было бы классифицировать как симбиоз транснационального и государственного компрадорского капитализма.
Сначала политика, потом экономика
Надо признать, что фактическое огосударствление экономики, — пусть и в рыночных условиях, пусть и с участием частной собственности, оказалось более чем естественным для казахстанских условий. По двум, по крайней мере, фундаментальным причинам:
Во-первых, это вытекает из формы власти, отнюдь не диверсифицированной по европейскому парламентскому образцу, а сохранившей от советских (и прошлых) времен принцип персонального единовластия и централизованную вертикальную структуру. Само собой, что и приватизируемая экономика неизбежно выстраивалась под ту же персонифицированную вертикальную структуру – иного просто не дано.
Так сложилось еще в самом начале рыночных реформ – в кризисные и безденежные 90-е годы. А начавшийся в «нулевые» годы рост сырьевых цен, счастливо напитав уже сложившийся «госкапитализм» валютными ресурсами, только завершил его логическое оформление. А именно: над всеми оставшимися в государственной собственности национальными компаниями появился холдинг «Самрук-Казына» и оформились централизованные «институты развития».
Аналогично, предпринимательское сообщество, пошедшее было по пути объединения в отраслевые ассоциации, было подведено под вертикаль Национальной палаты с ее региональными филиалами. При этом все предприниматели на законодательном уровне оказались обязательными плательщиками взносов в Нацпалату – фактически под дополнительным целевым налогом на содержание «министерства предпринимательства».
Вторая фундаментальная причина – это объективно мало конкурентный и сугубо монополизированный рынок Казахстана. Большая часть экономических субъектов в национальной экономике, и практически все главные – это естественные или близкие к такому естеству монополии. Ниш же, в которых возможна реальная и полноценная конкуренция – мало, и почти все они имеют лишь дополнительный или вспомогательный характер. А такая экономическая структура тоже требует непрерывного государственного администрирования.
Фактически мы имеем феномен погружения в геополитический, экономический и информационный контекст XXI века того, что можно было бы назвать «рыночным феодализмом». В том смысле, что система властвования в Казахстане гораздо более соответствует доиндустриальным суверен-вассальным отношениям, в рамках которых осуществляется предоставление «в кормление» политических и экономических постов.
Больше рынка или больше государства?
И в силу такого своего вписанного в современный рыночный контекст феодального качества, вкупе с объективно монополизированной структурой экономики, власти Казахстана постоянно стоят перед проблемой выбора главного направления управленческих усилий: в сторону ли упования на саморегулирующую силу рынка, в сторону ли усиления планового и административного начала в экономике.
Такая двойственность присутствовала всегда, и всегда в проигрыше оказывались … оба направления.
Так, невмешательство правительства в свободно складывающийся внешний платежный баланс Казахстана, опора на иностранные инвестиции и внешнее же фондирование казахстанских банков, неуклонно расширяли и закрепляли зависимость страны от экспорта сырья и импорта готовых товаров, вкупе со все большей внешней монетарной зависимостью. Непрекращающиеся же попытки создания многочисленных отраслевых и региональных программ, разного рода «прорывных» проектов либо захлебывались еще в начале исполнения, либо – даже при самых больших властных усилиях — как, например, Программа ФИИР, давали лишь очень относительный эффект.
Отсюда, — из этой двойственности — вытекает, кстати сказать, и такая неодолимая для власти проблема, как коррупция. Все объективно: единовластная вертикаль – далеко не самый современный способ государственного управления — имеет один безусловный плюс: способность выполнять поставленные перед нею масштабные задачи. Если же общей для всех исполнителей и концентрирующей все их усилия задачи нет, зато есть масса разнонаправленных попыток опереться и на рынок, и на администрирование, аппарат сам находит себе естественное для патронатно-клиентальной системы занятие – «распил» проходящих через него экономических потоков. Благо, в столь же вертикально выстроенной экономике все сколько-нибудь значимые экономические потоки обязательно проходят через ту или иную чиновную инстанцию.
В результате аппаратная же борьба с коррупцией внутри системно коррумпированного аппарата власти, объективно обостряющаяся по ходу кризисного оскудения экономических потоков, замыкается сама на себе и превращается в своеобразную форму «антикризисного» существования такой системы.
Вслед за Россией
Вот на таком общем фоне и объявлена масштабная программа приватизации госактивов. вкупе с задачей превращения собственно «Самрук-Казыны» в «компактный холдинг». Почему именно сейчас, в чем основные причины этого ухода от «государственного капитализма» и чем такая компания может закончиться?
Общая причина понятна: системный кризис, и что-то надо делать.
И в этот критический момент государственно-бюрократический капитализм делает естественный для себя выбор – не в сторону государства, а в сторону рынка. То есть, в сторону ухода от своей собственной ответственности путем перевода в «конкурентную среду» всего того, что прежде приносило правящей олигархии политические и экономические преимущества, а ныне приносит только затраты и проблемы.
Так, сначала на «рыночное регулирование» был переведен курс национальной валюты, теперь есть намерение сбросить в рынок и госактивы. И здесь, надо сразу сказать, основным мотивом является копирование аналогичного поведения российского «старшего брата» — такой же государственно-капиталистической и олигархо-компрадорской правящей вертикали. Именно это – отзеркаливание политических решений является побудительным мотивом тех как бы экономических решений, которые определяются как бы собственно казахстанскими кризисными обстоятельствами.
Таким образом – просто копированием поведения российского рубля – казахская валюта была отправлена в «свободное» плавание, и ровно так же приватизационные планы казахстанского правительства накладываются на столь же масштабные приватизационные замыслы правительства российского.
Причем и то и другое совместно мотивируются, по всей очевидности, той внешней силой, которую можно назвать иностранным консультированием. Известно (хотя широко не афишируется), что при правительстве Казахстана и Национальном банке, как и в России, всегда были и остаются разнообразные консалтинговые организации, миссии и представительства, поддерживающие те или иные программы развития, оказывающие собственно властям те или иные услуги, а заодно и «подсказывающие» им как бы экономическую, на самом же деле – политическую стратегию.
Само собой, что номенклатурное олигархическое огосударствление экономики не слишком нравилось представителям такого миссионерского присутствия, но в «тучные» годы высоких сырьевых цен у них не было ни оснований, ни шансов переубеждения властей. Да и, прямо говоря, в этом не было никакой нужды, поскольку именно такая правящая система и вписанная в кланово-номенклатурную вертикаль экономика как раз и являются оптимальными для внешней, — сырьевой и монетарной, эксплуатации.
Иное дело, — системный кризис, охватывающий не просто Казахстан или Россию, а фактически всю глобальную систему, выстроенную на неэквивалентном «свободном» рыночном обмене между развитыми экономиками «развивающимися». Естественной реакцией всего глобального капитала на собственный системный кризис является лозунг «все – в рынок», как раз и отражаемый в антикризисных программах Казахстана, как и России.
Приватизационные перспективы
Такой «антикризисный» лозунг хорошо вписывается и в интересы самой правящей бюрократии и аффилированного с нею бизнеса, поскольку формальное закрепление и так уже давно переданной во владение и управление частным лицам, кланам и группам государственной собственности в критический момент необходимо обеим сторонам.
Но это – вслух не оглашаемый подспудный мотив. Официальная же задумка — оптимизировать состав и структуру управления остающейся госсобственности.
Ожидается, что количество компаний в НК «КазМунайГаз» сократится с 206 до 75 (в 2002 году, когда КМГ был только создан, в его состав входило всего 48 дочерних и зависимых организаций), КТЖ– со 102 до 30, «Казатомпрома» –с 82 до 38, «Самрук-Энерго» – с 38 до 19.
И еще одна вовсе не секретная цель, которую правительство на этот раз не стало акцентировать (должно быть – уже не надеясь на осуществление): создание наконец-то казахстанского рынка ценных бумаг. Наполнение местной фондовой биржи отечественными «голубыми фишками» декларировалось в прошлые годы неоднократно, но всегда откладывалось. Последней такой, продекларированной на уровне главы государства попыткой было «Народное IPO», также сведенное к продаже весьма небольших пакетов двух-трех компаний отнюдь не широкому кругу приобретателей.
Кстати сказать, наиболее сенсационные лоты из нынешнего приватизационного списка – КМГ, Темир жолы, Казатомпром и т.д. – это все то же IPO. А потому даже полное исполнение приватизационных планов в этой части – то есть продажа 5-10 процентных пакетов — мало что добавит к нехватке финансовых «инструментов» на КАSE, не повлияет на структуру управления компаниями и не слишком поможет с инвестиционными ресурсами.
Что же касается шансов на исполнение приватизационных планов в отношении продажи объектов целиком, то здесь подсказку дает предыдущий опыт. Напомним – нынешний приватизационный список – отнюдь не первый. Почти столь же масштабный план продажи госсобственности правительство попыталось осуществить еще по урокам кризиса 2007-2008 годов. И как раз ко времени публикации нынешнего списка министр финансов Б. Султанов проинформировал общественность, от каких достижений стартует новая волна:
«На сегодняшний день реализовано 235 наших активов на сумму 78 млрд. тенге, при этом республиканский бюджет выручил 7,6 млрд. тенге, порядка 20 млрд. тенге поступило в местные бюджеты за счет продажи 107 объектов коммунальной собственности. 138 млрд. тенге получили национальные холдинги от передачи в конкурентную среду 43 объектов и национальные компании — 3 млрд. тенге. Это – намного меньше того, на что рассчитывало правительство.
Например, в СМИ можно найти такие итоги предыдущей компании:
К концу 2013 года из 713 активов и объектов из структуры компаний ФНБ «Самрук-Казына» было выведено 482, в том числе 405 было реализовано частному сектору. В 2014 году из выставленных на продажу 59 объектов было реализовано всего 24 объекта. Причем (по данным зампредседателя ФНБ «Самрук-Казына» Елены Бахмутовой) на некоторые объекты вообще не было заявок, 13 активов выставлялись на торги дважды, а 11 активов – трижды. Например, не вызвали интереса зарубежные активы АО «Самрук-Казына», среди трижды выставлявшихся на торги были такие компании как ТОО «Бiржан-Атырау», ТОО «Бас-Балхаш 2004», АО «Каскор-Транссервис». Итоги прошлого года аналогичны – из 22-х запланированных к реализации активов в конкурентную среду ушло только 9. Сроки реализации некоторых активов были перенесены на текущий год.
Уверенно можно прогнозировать, что нынешняя компания будет еще более вялой, — на фоне гораздо более резкого сжатия экономики по сравнению с посткризисными 2010-2014 годами, да еще при двукратном обесценивании тенге.
Поэтому на вопрос: какие последствия для экономики и населения следует ожидать от данной приватизационной компании, ответ таков – незначительные.
За всей масштабной приватизацией стоит, на самом деле, всего лишь юридический передел формы собственности — из формально государственного она переводится в частный статус. Приход каких-то новых собственников со стороны, тем более – из-за рубежа, не предвидится. Прежде всего потому, что практически все приватизируемые объекты относятся либо к напрямую регулируемой государством – через тарифы и инвестиции — инфраструктуре, либо к вспомогательной сфере, существующей почти исключительно за счет бюджетных заказов и оплат.
Соответственно, «конкурентная среда» для такого рода бизнес-субъектов, это взаимодействие с государственными тендерными и закупочными комиссиями, где связи уже налажены, и чужакам – не место. И, конечно, плотная работа с тарифными регуляторами – на предмет получения выгодных ставок. Тоже – без «посторонних».
Другое дело, что в Казахстане действительно есть сферы для прихода и деятельности новых и серьезных иностранных инвесторов, – ориентированное на экспорт сельское хозяйство, прежде всего, а также высокотехнологичные переделы в черной и цветной металлургии. К чему вполне серьезно присматривается уже Китай, а также и европейские инвесторы. Но это уже другая история, не вписанная в рамки данной приватизационной стратегии.
А в ее рамках продана будет лишь некоторая часть выставленных на продажу объектов, за несущественные, с точки зрения реальных потребностей правительства суммы. Да и эти платежи, поступив в бюджет, в основном разойдутся на оплату услуг и содержание той же приватизированной квазигосударственной собственности.
Мало что получится и из задумки сделать «компактным и эффективным» материнский для всех госкомпаний холдинг «Самрук-Казына». Коль скоро собственно власть выстроена по управленческой вертикали, интегрированный с нею системообразующий бизнес не может не отражать то же строение. Иное означало бы рассогласование и дезорганизацию – не более того.
Разумеется, задача сокращения управленческого аппарата и повышения его эффективности тоже актуальна и ждет своего решения, но наивно ждать этого от самого аппарата. Хотя бы потому, что задачу своего сокращения бюрократическая структура автоматически заменяет созданием дополнительных «оптимизационных» подразделений с широким штатом, — что сейчас и происходит.
Итак, чего Казахстану ждать в целом от антикризисной программы правительства, включая ее приватизационную часть?
В целом – естественного развития и углубления системного кризиса, частью которого является сама исчерпавшая свой ресурс политико-экономическая система. Которая, как попавший в трясину бедолага, своими рефлекторными движениями только ускоряет все большее увязание.
Что делать?
Наш собственный антикризисный ответ на этот вопрос уже никак не помещается в формат данной статьи. В принципиальном виде он заключается в формуле «больше не рынка, больше — государства». И, кстати, только что (10 февраля) объявленное решение президента инвестировать крупные суммы, в том числе и из пенсионных накоплений, в инфраструктурные проекты – шаг в этом направлении. Другое дело, что такое масштабное инвестирование предпринято всего лишь для кризисного «затыкания дыр» и пока никак не сопряжено с необходимой структурной перестройкой экономики и системы управления ею. В результате под большой вопрос ставится сохранность и возвратность государственных и пенсионных вложений.
А если в самом сжатом виде, то наша формула такова:
Девальвации – нет, фиксированному курсу национальной валюты – да! Приватизации инфраструктурных компаний – нет, национализации сырье экспортирующих комплексов – да!
Автор: Петр Своик, политолог (Казахстан, Алматы)
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции cabar.asia