Китай продолжает расширять экономическое присутствие в Центральной Азии, в том числе в Узбекистане. Какую выгоду из этого извлекают страны региона? В чем особенность китайской инвестиционной политики? Будет ли углубляться сотрудничество в сфере безопасности между Пекином и Ташкентом? Эти и другие вопросы в интервью с профессором РАН и Санкт-Петербургского государственного университета Яной Лексютиной, специально для CABAR.asia.
Примерно с 2009 года Китай превратился в крупного торгового партнера, а вместе с тем и ведущего кредитора стран Центральной Азии. Как сложились дела в этом отношении у Узбекистана? Насколько страна заинтересована в китайских товарах и капиталовложениях?
В последнее десятилетие Китай действительно серьезно увеличил свое экономическое присутствие в регионе. В 2009 году товарооборот Центральной Азии с КНР впервые превысил товарооборот с Россией, и эта динамика сохраняется по сей день.
Хочу отметить, что расширяя свое экономическое присутствие в Центральной Азии, Китай ориентируется на ряд приоритетных целей.
Во-первых, Китай заинтересован в обеспечении стабильности региональной обстановки в Центральной Азии. Пекин опасается как социально-политической нестабильности в регионе, так и распространения там экстремизма и террористических угроз из Афганистана или Ближнего Востока. В связи с этим Китай концентрирует свои усилия на стабилизации региона посредством содействия региональному экономическому развитию. Пекин исходит из представлений о том, что экономическое развитие Центральной Азии укрепляет стабильность как в регионе, так и опосредованно в самом Китае, а именно, в граничащем с Центральной Азией Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). Полагая, что процветание на одной стороне границы помогает обеспечивать стабильность и процветание на другой стороне, Китай заинтересован в создании пояса стабильности вблизи СУАР.
Во-вторых, с конца 1990-х — начала 2000-х годов Китай, проходивший этап форсированного промышленного развития и нацеленный на диверсификацию источников импорта ресурсов (прежде всего, углеводородов), стал проявлять заинтересованность в получении доступа к природным ресурсам Центральной Азии. Интерес Китая совпал по времени с обозначившимся в центральноазиатских странах стремлением диверсифицировать их внешнеэкономические связи и экспортные энергетические маршруты. На момент образования центральноазиатских государств почти вся трубопроводная инфраструктура, по которой транспортировались нефтегазовые ресурсы из ЦА на внешние рынки, проходила через Россию. Диверсификация каналов транспортировки нефти и газа, экспортных рынков для углеводородов и поступающих в нефтегазовую отрасль иностранных инвестиций приобрели большое значение для центральноазиатских государств. Комплементарность интересов Китая и стран Центральной Азии позволила сторонам наладить эффективное энергетическое сотрудничество. Туркменистан стал для Китая крупным экспортером газа, Казахстан – экспортером урана и транзитером нефти.
Узбекистан также активно использует свой потенциал для налаживания тесных торгово-экономических связей с Китаем. На протяжении нескольких лет Китай неизменно остается крупнейшим торговым партнером страны. В 2021 году доля Китая в объеме внешнеторгового оборота Узбекистана составила 17,7%. Это чуть больше доли России.
Cовременный Узбекистан, достаточно сильно изменивший свою экономическую политику со сменой власти в 2016 году и демонстрирующий стремление расширять свою экономическую открытость миру и Китаю в том числе, сейчас можно назвать одним из приоритетных торгово-экономических партнеров КНР в Центральной Азии. Узбекистан – это и локомотив экономик Центральной Азии, и страна с огромным, самым крупным в Центральной Азии, потребительским рынком, очень молодым экономически активным населением и дешевой рабочей силой, страна, взявшая курс на развитие инфраструктуры, что обещает очень крупные контракты китайским подрядчикам. Конечно же богатые природные ресурсы Узбекистана также привлекают Китай.
Важно отметить, что Пекин рассматривает нынешний Узбекистан как достаточно безопасную страну со стабильной политической ситуацией и сильной государственной властью, благоприятной бизнес-средой, большим потенциалом для экономического и инфраструктурного развития. Поэтому, думаю, при сохранении нынешних тенденций в развитии Узбекистана, взаимовыгодное экономическое сотрудничество двух стран будет только развиваться.
В 2018 году зафиксирован резкий рост китайских инвестиций в экономику Узбекистана. С тех пор их общий объем непрерывно увеличивается и по итогам 2021 года достиг 9 миллиардов долларов (из сообщения пресс-службы Президента РУ). Есть ли у Узбекистана какие-либо преимущества перед соседями в привлечении китайских инвестиций?
Скорее всего, приведенный Вами показатель по китайским инвестициям в размере 9 млрд долларов – это расчет узбекистанской стороны, причем он сильно отличается от данных китайской статистики. Вероятно, давая такую высокую цифру, ведомства Узбекистана учитывают не только инвестиции, но и китайское кредитование. А инвестиции и кредитование – это совершенно разные финансовые механизмы, которые следует разграничивать.
Так, китайские кредиты главным образом направляются на реализацию проектов развития транспортной и иной инфраструктуры стран-реципиентов, включая строительство дорог, тоннелей, ТЭЦ, линий электропередач и прочее, и обуславливаются выполнением целого ряда требований китайской стороны: привлечение к проектам китайских подрядчиков, материалов, оборудования, рабочей силы. А китайские инвестиции предполагают взятие китайскими компаниями-инвесторами коммерческих рисков на себя и направляются в сферу добычи природных ресурсов, создание новых производственных мощностей. Например, в случае Центральной Азии трендом стало строительство цементных заводов с участием китайских инвесторов. Инвестиции Китая в развивающихся странах нередко идут и в различные специальные экономические зоны и индустриальные парки, строительство и управление недвижимостью (отели, торговые центры, жилые дома).
В какие отрасли в основном вкладывается Китай в Узбекистане?
Китайские инвестиции в Узбекистане направляются в такие сектора и области, как нефтегазовую, химическую, текстильную, электроэнергетическую, угольную, цементную, а также в сельское хозяйство, водное хозяйство, логистику, индустриальные парки.
В последние три года наиболее крупные инвестиции Китая в Узбекистан были заявлены именно в цементный сектор: это инвестиции китайской компании «Anhui Conch» в строительство цементного завода в Ахангаранском районе Ташкентской области на сумму 150 млн. долларов, китайской компании «Huaxin Cement» в строительство цементного завода в Джизакской области на сумму 150 млн. долларов, китайской компании «Hengyuan Cement» в строительство цементного завода в размере 200 млн долларов.
После смены власти в Узбекистане задолженность республики перед Китаем начала возрастать. К 2020 году эта сумма достигла 3 млрд долларов. По последним данным уже более 20 процентов государственного внешнего долга Узбекистана приходится на Китай. Не возникает ли здесь некая зависимость от китайских донорских организаций? К каким серьезным последствиям это может привести? На Ваш взгляд, есть ли конкуренция между странами Центральной Азии за китайские капиталовложения?
Наращивание долга перед Китаем должно иметь свои пределы и рамки. Движение в сторону чрезмерной опоры на одну страну-кредитора вряд ли может считаться мудрой стратегией. Всегда существует вероятность того, что тогда страна-кредитор может начать использовать экономические рычаги для реализации собственных интересов и продвижения нужной ей повестки в стране-реципиенте, особенно если возникнут сложности с выплатой долга. В развитии внешнеэкономических связей всегда требуется диверсификация торговых партнеров, инвесторов, кредиторов. А в случае выбора кредиторов, конечно, лучше отдавать предпочтение многосторонним банкам развития или странам-партнерам, имеющим хорошую репутацию и при выдаче кредитов, учитывающих способность страны-реципиента данный долг возвратить.
Как правило, основная критика китайской модели зарубежного кредитования связана с непрозрачностью условий кредитования в части «скрытых» условий кредитования или с навязыванием особых коммерческих требований для проектов, под которые берутся кредиты. Это и условия использования китайских подрядчиков, рабочей силы, оборудования, материалов и прочего для реализации соответствующих проектов. В случае, например, когда кредиты берутся у многосторонних банков развития, подобные коммерческие требования не навязываются реципиенту, проводятся публичные тендеры, например, на подрядные работы и прочее.
Проблема заимствований у Китая также состоит в том, что китайская сторона не занимается оценкой способности страны-реципиента расплатиться по долгу, поскольку в случае невыплаты долга, как показывает практика, китайская сторона готова получить долг в иной, неденежной форме, например, в форме получения прав на управление критической инфраструктурой – портами, железной дорогой и т.д., или лицензий на разработку полезных ископаемых, как это случилось в Таджикистане, когда в 2019 году китайская компания «ТВЕА» получила право на разработку золоторудных месторождений Верхний Кумарг и Дуоба в объемах, необходимых для возмещения ранее затраченных ею средств на постройку ТЭЦ Душанбе-2.
Не думаю, что существует острая конкуренция среди центральноазиатских государств за китайские кредиты. Каждой из стран региона Пекин готов предложить свои условия и необходимую сумму кредитования. Для этого у него достаточно ресурсов. Тем более что по китайским меркам требующиеся центральноазиатским странам финансовые вливания невелики.
Китай, Узбекистан и Кыргызстан выражают заинтересованность в начале строительства железной дороги Китай – Кыргызстан – Узбекистан. Однако, дело не сдвинулось с мертвой точки по сей день даже после недавних визитов лидеров Узбекистана и Кыргызстана в Пекин. С чем это связано? Бытует мнение, что помимо прочих причин, позиция России также играет определенную роль в торможении данного проекта.
Изначально, когда проект строительства железной дороги Китай – Кыргызстан – Узбекистан был выдвинут, на протяжении многих лет его реализацию главным образом сдерживал именно Узбекистан и сложности в отношениях между двумя центральноазиатскими странами. Тогда интерес Китая к проекту был действительно очень сильным, но возможно после многих лет искусственного торможения проекта со стороны стран Центральной Азии и ввиду появления новых транспортных маршрутов, связывающих Китай и страны Евразии, этот интерес снизился.
Другой причиной нынешнего торможения данного инфраструктурного проекта может быть несовпадение коммерческих интересов сторон. Возможно, страны не могут согласовать конкретные параметры реализации проекта, такие как условия финансирования, модель привлечения подрядчиков и прочее.
Очень сомневаюсь, что здесь прослеживается какое-либо вмешательство России.
Как Вы считаете, можно ли говорить о том, что Пекин активно вовлекается в сферу безопасности стран Центральной Азии? К примеру, Китай реализует проекты безопасного города. Будет ли углубляться сотрудничество в сфере безопасности между Узбекистаном и КНР, и что Вы думаете по этому поводу?
Стоит четко разграничивать вопросы обеспечения военной, национальной безопасности и вопросы обеспечения безопасности граждан как жителей города, например. Когда мы говорим о системах, подобных системе «безопасный город», речь идет, прежде всего, о создании безопасной среды проживания граждан, защите граждан от противоправных действий преступников и прочее. Здесь, безусловно, можно ожидать дальнейшего расширения присутствия китайских информационно-коммуникационных компаний, которые по праву являются одними из мировых лидеров по предоставлению различных IТ-услуг, услуг мониторинга, внедрению систем распознавания лиц и т.д.
Что же касается вопросов обеспечения военной безопасности, то, как мне представляется, январские события в Казахстане четко проявили ограниченность роли Китая в Центральной Азии в этой сфере и, напротив, подчеркнули огромную роль России и ОДКБ в вопросах содействия обеспечению безопасности в регионе. Январские события стали «лакмусовой бумажкой», развеявшей многочисленные спекуляции на эту тему, которые ранее постоянно циркулировали в экспертном и околоэкспертном дискурсе.