«Именно в США, и именно в последние годы существования СССР родилось определение «мягкой силы», как использование нематериальных ресурсов, культуры, убеждения и политических идеалов для оказания необходимого влияния на население и правительства зарубежных стран, без задействования ранее привычных элементов силового, в том числе военного, давления», – отметил в статье написанной специально для cabar.asia Петр Своик, политолог (Казахстан, Алматы).
После августовского 1991 года путча ГКЧП и до декабрьской Беловежской пущи автору довелось побыть членом Палаты Национальностей Верховного Совета СССР, которая тогда была сформирована из депутатов Верховных Советов республик. Однажды в комитете по делам СНГ состоялась встреча с делегацией во главе со Сбигневом Бжезинским, в ней были бывшие премьеры Канады, Японии, другие крупные отставные политики. Бжезинский коротко заявил, что СССР обречен и чем скорее мы разъедемся по своим столицам, тем всем будет лучше. Отвечать выпало мне, и с первых же слов я понял, что Бжезинский понимает по-русски: его уже тогда сухое лицо вдруг стало еще суше. Америка, сказал я, заслуженно победила в «холодной войне», но большой ошибкой с вашей стороны станет доведение до полного исчезновения СССР. Возникший в мире дисбаланс перекинется на США, и лет через двадцать пять вы сами окажетесь в нашем положении. Дискуссии тогда не получилось, на этом встреча как-то сразу и завершилась.
С тех пор миновало 23 с половиной года…
МЯГКАЯ СИЛА – КОНЕЦ ИСТОРИИ
Интересно, что рожденный тогда же – за год до распада СССР – в публикациях профессора Гарвардского университета Джозефа Ная термин «мягкая сила», и применяемый поначалу исключительно к реализации американских национальных интересов по всему миру, теперь все чаще используется и по отношению к политике России тоже. Причем как в официальной терминологии – он был использован в приложении к Концепции внешней политики РФ 2010 года, так и критиками «путинизма» и возрождающейся российской имперскости. Что в любом случае справедливо, поскольку «мягкая сила» направленная, по определению, вовне границ применяющей ее державы, априори есть заявка на распространение своих национальных интересов за пределы национальных границ. Что раньше открыто позволяли себе лишь США, а со «второго пришествия» Путина уже и Россия.
Понятно, почему именно в США, и именно в последние годы существования СССР родилось определение «мягкой силы», как использование нематериальных ресурсов, культуры, убеждения и политических идеалов для оказания необходимого влияния на население и правительства зарубежных стран, без задействования ранее привычных элементов силового, в том числе военного, давления. Ведь как раз к тому времени в притягательных объятиях «мягкой силы» рыночной экономики и западного образа жизни оказался если не весь советский народ, то партийные, гуманитарные и хозяйственные элиты – точно.
Да, к началу 90-х годов жесткая сила противостояния капиталистического и социалистического миров объективно переросла в мягкую: ожесточенное соперничество идеологий и вооружений, экономических и информационных систем в форме «холодной войны» к тому времени полностью закончилась, Варшавский договор добровольно упразднился, советские танки и войска сами покидали Восточную Европу, а дружба с Америкой и с американцами стала едва ли не общенациональной русской идеей.
И тогда же в начале 90-х другой гарвардский выпускник – профессор Фрэнсис Фукуяма запустил в политический оборот идею «конца истории» – как следствие пока еще не полной, но – уже окончательной победы западной либеральной политической и экономической парадигмы.
В последующие почти полтора десятилетия наука полностью совпадала с практикой: самой убедительной иллюстрацией торжества «мягкой силы» стала еще недавняя «империя зла». Все три наиболее крупные части бывшего СССР – Россия, Казахстан и Украина оказались вписанными в мировой рынок, систему разделения труда и в глобальную финансовую систему строго по либеральным канонам, при непосредственном участии консультантов от МВФ и Всемирного банка. Да и Белоруссия, Узбекистан, Туркмения и другие постсоветские суверены, при определенном своеобразии, вписались в ту же глобальную рыночную парадигму.
Собственно, добровольная трансформация бывшего СССР в объятиях американской «мягкой силы» оказалась не только самым грандиозным и успешным, но и … единственным примером ее применения. Может быть, только грузинская «революция роз», поменявшая условно пророссийского Шеварнадзе на безусловно американского Саакашвилли оказалась бескровной. Тогда как тот же украинский Майдан, кроме потраченных на его подготовку $5 млрд, и бесплатной раздачи печенья, все же не обошелся без снайперов неустановленного происхождения.
ДОБРО С КУЛАКАМИ
Пожалуй, только на просторах бывшего СССР, и только в первые годы после его распада, «мягкая сила» применялась исключительно в мягком виде, вообще без силового компонента. В других же частях мира всегда было не столь мягко. Так, в августе того же «переломного» для СССР 1990 года Ирак вторгся в Кувейт, вызвав ответную «Бурю в пустыне». А спустя год Дж Буш-старший заявил с трибуны ООН, что не собирается возвращать американские войска домой, но планирует начать крестовый поход за установление нового мирового порядка.
Вполне логично, что десятилетняя экспансия американской не вполне мягкой силы подвела США к ответной террористической атаке на нью-йоркские башни-близнецы 11 сентября 2001 года. После которой тотальная борьба с терроризмом и разного рода террористическими и диктаторскими режимами, квалифицируемыми так теми же США, приобрела принципиальный характер. После 2001 года концепция «мягкой силы» была официально и практически дополнена не только точечными бомбардировками, но и вводом наземных войск во многие и многие «горячие точки» мира.
В таком контексте второе название концепции «мягкой силы», данной ей при рождении – «умная» оставляет вопросы: насколько умно, судя по наблюдаемым ныне последствиям, было военное вмешательство в Афганистане, Ираке, Ливане, Сирии …, да и в Украине тоже.
КОНЦЕПТ ГЛОБАЛЬНОГО ДОМИНИРОВАНИЯ
В любом случае, с военной составляющей или без нее, «мягкая сила» в американском варианте неизменно основывается на глобальном доминировании США в «постсентябрьском» мире. «Устремления нашей нации всегда выходили за пределы наших границ. Мы будем защищать этот мир от угроз со стороны террористов и тиранов. Мы будем сохранять этот мир, выстраивая дружеские отношения с другими великими державами. И мы будем распространять этот мир, поощряя возникновение свободных открытых обществ на всех континентах. Америка располагает неоспоримым военным перевесом, который она намерена сохранять и впредь. Этот перевес лишает смысла дестабилизирующую гонку вооружений, свойственную предыдущим эпохам, и ограничивает соперничество между странами сферами торговли и других мирных занятий» – это выдержки из «доктрины Буща» 2002 года.
То есть, здесь впрямую сформулирована такая ключевая для США ценность, как сохранение военной, а, следовательно, и политической глобальной гегемонии. Соперничество, как это принято в либеральной парадигме, допустимо, разумеется. Но – исключительно в области торговли и других мирных занятий. Что конечно, подразумевает выстраивание всей мировой политики, экономики и идеологии по неким единообразным, – лучшим в мире! – правилам. Установление и наблюдение за которыми и есть прерогатива мирового центра силы.
Напрашивается аналогия с футболом: бескомпромиссное соперничество классных команд вызывает искреннее наслаждение болельщиков всего мира, но как раз честная профессиональная игра требует межконтинентальной унификации всех правил и очень жесткого международного судейства. Поэтому прокурорская атака США на ФИФА во главе с Йозефом Блаттером – разве не оправдана идеей очищения самой популярной в мире игры от международной коррупции?
Собственно, вот и последняя (июнь 2015) встреча G-7 продекларировала то же самое: неизменное стремление развитых стран Запада, с примкнувшей к ним Японией, распространять единообразные политические, экономические и гуманистические ценности по всему миру.
ТАМОЖЕННЫЙ СОЮЗ – МЯГКАЯ СИЛА ИНТЕГРАЦИИ
В таком контексте не приглашение президента Путина на саммит «семерки» как раз и отражает девиантное поведение послеельцинской путинской России: она не просто не желает разделять универсальные западные ценности, но и открыто попирает их – в Крыму и на Донбассе.
Причем, надо признать, российский вариант распространения своей силы во вне оказывается существенно мягче американского. Присутствие российского «военторга» и «северного ветра» трудно отрицать в Донецке и в Луганске, тогда как присоединение-аннексия Крыма прошла вообще без единого выстрела.
Но еще впечатляюще совершенно мягкое формирование Таможенного и Евразийского союзов: новое «собирание земель» проходит фактически без применения хоть какой-то силы со стороны России. Напротив, президенты Казахстана, Беларуси, Армении и Кыргызстана сами инициируют и вполне-таки добровольно принимают на себя союзные обязательства, и список этот явно еще не исчерпан. Что воистину удивительно: ведь национальные политические и экономические элиты реинтегрирующихся постсоветских суверенов, мягко говоря, не в восторге от возращения под руку Москвы. Тем более, что прямой выгоды от экономической интеграции как раз не наблюдается, скорее – наоборот. Так, товарооборот Казахстана с Россией за все годы существования Таможенного союза только падал, а хронически невыгодное для Казахстана крупно отрицательное экспортно-импортное сальдо несколько уменьшилось лишь вследствие общего снижения торговых оборотов.
Тем не менее, процесс идет и даже создается впечатление, что в продвижении интеграции Москва не применяет и «мягкой силы». Так, российское телевидение, безусловно доминирующее в Казахстане, вовсе не занимается хоть какой-то апологетикой Евразийского союза, и точно также не делает никаких попыток «раскачивать» политическую ситуацию, деля аудиторию на сторонников и противников ЕАЭС.
А ведь, между тем, как раз создание Таможенного, затем Евразийского экономического союзов и вывело Россию из G-8 и вообще из Западного глобального проекта. Так, тот же Майдан, – далеко не первый в Киеве, на этот раз привел к столь драматически конфронтационному развитию событий именно потому, что в политической повестке дня 2013-2014 годов стоял уже не вопрос немедленной ассоциации с Европейским союзом, а необходимость безотлагательного ухода от союза евразийского.
В этой – фактически центральной роли евразийской экономической интеграции в политической дезинтеграции по линии России и США-Европы и состоит разгадка эффективности путинской «мягкой силы». Евразийский проект – он не торговый и вообще не экономический, а – геополитический, конечно. И именно в таком виде категорически неприемлемый для западного консенсуса.
ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ – ПЕРЕЛОМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Концентрация же всех симпатий и антипатий лично на президенте Путине объясняется центральной, и опять «переломной» ролью России в сохранении или отмене однополярного мироустройства.
Дело в том, что в геополитической плоскости уже существует несколько межстрановых объединений, закладывающих основы будущего многополярного мира, но в неявном и в отнюдь не «задиристом» виде. Так, G-20 – это вовсе не «расширенная» G-7, а принципиально иная конструкция. Объединяющая не столько двадцать самых больших по объемам экономик мира, сколько несколько будущих блок-центров, между которыми распределится нынешний однополярный глобальный рынок. ШНОСС и БРИКС – то же самое, но посткризисное многополярное строение мира в них пока еще только вызревает, не обозначая себя явно.
А вот ЕАЭС – это уже явственное постглобальное образование, – при всей не только не обозначенной, но тщательно отрицаемой политической сути Евразийской интеграции. Это еще пока только заготовка, но такая, которая уже содержит необходимые ключевые составляющие и не содержит того, что в многополярном мире начнет раскалывать уже ее, претендуя на полную самодостаточность или иное блоковое включение.
Да, помимо замалчиваемой пока политической сути, Евразийский союз далек еще и от завершения своего территориального граничного оформления – та же Украина, в конечном счете, войдет в него в значительной своей части, если не вся. В силу того объективного обстоятельства, что европейскому проекту большая часть Украины чужда, не нужна, непосильна и используется ныне лишь как плацдарм для отражения путинской экспансии.
ПИК ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ПУТЬ ТОЛЬКО ВНИЗ
Что же касается того, какая из мягких и полужестких американо-европейских и российских сил переборет друг друга, в частности, на Украине – для верного прогноза следует понимать, что спор идет вовсе не о ценностях, а о конкретных интересах. И со стороны США-ЕС этот интерес вовсе не американский и не европейский, а именно глобальный – почему США и приходится безальтернативно тянуть лямку мировой гегемонии.
Суть в том, что при достигнутом наиболее передовыми странами уровне экономического и социального развития в существовании глобального рынка особой нужды нет. Достигнутый на сегодня уровень индустриализации, включая и то, что именуется «постиндустриальной экономикой», вполне реализуется и в страновых и межстрановых сообществах, охватывающих всего несколько сотен, или даже десятков миллионов человек. При условии, что эти 50-80 или 200-300 миллионов граждан сполна задействованы в общих для них и современных системах образования, научно-технического прогресса, эффективного производства и массового потребления.
Так, человеческого потенциала государств – участников ЕАЭС уже и в нынешнем пока не окончательном составе вполне достаточно для создания индустриально-инновационной экономики и обеспечения жизненного уровня населения самого высокого мирового класса. Тем более – при таких-то неиспользуемых природных ресурсах!
А тот факт, что ныне участники ЕАЭС, во главе с Россией, представляют из себя сырьевые, товарные и монетарные провинции развитых США и Евросоюза следует отнести не только к собственной евразийской кланово-олигархической и коррупционной традиции, но и к непосредственному участию западных политических и экономических элит в формировании именно таких, – неоколониальных и компрадорских экономик и правящих режимов.
С другой стороны, Соединенные Штаты и Европейский Союз, перейдя (чему во многом способствовали развал СССР и переход Китая на «рыночные рельсы») в статус глобальной ростовщической, технологической и военной метрополии, в значительной степени утратили свои прежние государственные субьектности. США – это уже не только и не столько ориентированное на свой национальный интерес суверенное государство, сколько место размещение транснациональных компаний, административных, финансовых и торговых структур, реализующих свой конкретный интерес уже не на американском, а на глобальном рынке. И точно также брюссельская евробюрократия, в значительной степени подменившая вестфальскую еще конструкцию европейских государств-суверенов, сама оказалась не в суверенах, а в вассалах глобальной метрополии.
В этом смысле использование и мягкой, и военной силы для устранения любых отклонений от глобального миропорядка где-то даже безальтернативно. США и наиболее развитые страны Европы вполне объективно, но очень неосторожно вынесли свой экономический суверенитет и национальную безопасность далеко за пределы собственных границ. Прежде всего, это касается использования национальной валюты в качестве мировой, – при сохранении частно-коммерческого интереса и ростовщического механизма, заложенного еще в XIXвеке. Такая система подобна велосипеду – позволяет эффективно покрывать пространства и обеспечивать устойчивость именно за счет движения. Однако географически ростовщическая монетарная система покрыла уже весь земной шар, расширяться же за счет вовлечения в производство-потребление новых людских масс не позволяют партнерствующие с Западом антисоциальные компрадорские феодальные и полуфеодальные режимы.
Деиндустриализация, с выносом реальной производительной индустрии в Азию и опорой на «постиндустриальную» виртуальную экономику – тоже объективно диктуемый прибылью, но крайне опрометчивый шаг.
Круг, вообще говоря, замкнулся, и каким образом Вашингтону-Брюсселю удастся и дальше поддерживать устойчивость глобальной долговой пирамиды, номинированной в долларах и евро – не понятно.
Зато понятно, к чему приведет политика санкций – к заведомо обратному результату. По той очевидной причине, что достижение сформулированных самими «санкционерами» целей заведомо не осуществимо. Крым Россия не вернет уже ни при каких обстоятельствах и любых будущих президентах. Самого же Путина санкции политически только укрепляют, а шансы осуществления новой «перестройки» и приведения к власти прозападных политиков превращают в окончательно ничтожные.
Здесь явный «педагогический тупик»: Обама и Меркель уподобились опекунам, пытающимся восстановить послушание подростка лишением его развлечений и карманных денег. Еще не факт, что из решившего жить своим умом и интересом недавнего подопечного выйдет самостоятельный и ответственный глава собственной семьи. Но факт, что попытки превращения Путина в «изгоя» и лишение российских банков и компаний возможности «перекредитования» на Западе есть самый прямой и верный способ осуществить монетарную деколонизацию России. К которой по факту примкнут и другие участники ЕАЭС.
И если целью исторического Провидения, независимо от того, на что рассчитывают и что в итоге получают конкретные участники политического процесса, является развязка всех неподдающихся развязыванию узлов – тогда столкновение американской и российской «мягких сил» в конечном счете может оказаться умным…
КАЗАХСТАН: МЯГКИЕ ОБЪЯТИЯ РОССИИ
Одним из следствий глобализации является существование множества государств-суверенов, располагающих гораздо меньшими, чем необходимо для минимальной экономической и политической самодостаточности человеческими и производительными ресурсами. Соответственно, они существуют в фактическом положении «местных самоуправлений» – как части более общих производственно-потребительских и культурно-политических образований. Таким лишь относительным сувереном является и Казахстан, с той еще особенностью, что он вписан не в один, а сразу несколько полностью или потенциально суверенных государственных и надгосударственных «больших игроков». В Казахстане это называется «многовекторной политикой», – в направлении сразу России, Китая, США и Европы.
Формирование и осуществление такой «многовекторности» было естественным и неизбежным после исчезновения СССР, однако процесс евразийской интеграции (точнее – реинтеграции) столь же естественно и неизбежно ведет дело к уже одновекторной ориентации. В политическом и ценностном смыслах, конечно, поскольку разновекторность внешнеэкономической деятельности и допустима, и желательна.
При этом о направленной за пределы собственных границ «мягкой силе» собственно Казахстана речь не идет – при всем неизменном стремлении президента Назарбаева к выдвижению разного рода международных политических и экономических инициатив. Речь следует вести лишь о той «мягкой силе» внутри Казахстана, которую он выказывает, или не выказывает, с тем или иным знаком, в идущем ныне кризисном процессе переформатирования глобальной однополярности в многополярную.
Поскольку же Китай принципиально распространяет за свою территорию только экономическую «мягкую силу», Казахстан ныне находится в поле действия двух разнонаправленных политических и ценностных «мягких сил» – российской и американо-европейской.
И здесь, – при том, что торговля с Россией крупно невыгодна Казахстану, а торговля с Евросоюзом (куда направлена большая часть сырьевого экспорта) является «палочкой-выручалочкой» для поддержания платежного баланса и устойчивости курса тенге, российский вектор «мягкой силы» все более превалирует.
Это определяется тем, что присутствие внутри Казахстана собственно западной «мягкой силы» не велико и к тому же существенно свернуто в последние годы. Так, если в маленькой Киргизии деятельность зарубежных грантодателей обеспечивает наличие НПО не только во всех областях и районах, но и небольших поселках, то в Казахстане постоянная грантовая поддержка распространяется всего на несколько НПО – по одному в области защиты прав человека, экологии и свободы слова.
Тогда как Россия, никак не финансируя общественную деятельность в Казахстане, основательно присутствует в ней – через доминирование в информационном пространстве. И здесь определяющее важным является тот факт, что казахская национальная государственность, при всем явно выраженном этническом ее оформлении – русскоязычна. Казахи, как совокупность примерно десятка кочевых исторических народов и крупных родов, имеют тысячелетнюю историю, однако политически, юридически и культурно казахская нация оформилась именно в XX веке – в ходе весьма драматических процессов принуждения к оседлости, коллективизации и индустриализации, участия в Великой Отечественной войне, поднятия целины и строительства малых городов-заводов. Все эти процессы сопровождались тотальной русификацией, в стороне от которой оказались лишь казахи совсем уже пустынных и полупустынных районов в западной, центральной и восточной частях страны, а также та часть густо населенного юга, которая плотно примыкает к сартской – земледельческой, урбанистической и мусульманской оседлой культуре, сформированной еще в средневековье. Что и позволило ей существенно более сохранить культурную и языковую основу в годы советизации.
И, таким образом, внутренняя «мягкая сила» самого Казахстана, в том числе среди самих казахов – тоже многовекторна. Превалирование российского направления обусловлено тем объективным обстоятельством, что большая часть казахов, а образованная и наиболее состоятельная их часть – целиком, русскоязычна. И это уже состоявшееся русскоязычие (дополняемое расширяющейся модой на английский и китайский языки) воспроизводится в образованной казахской среде уже автоматически, вне зависимости от численных соотношений казахской и неказахской частей населения.
В этом смысле казахи есть неотъемлемая часть «русского мира» – рассматривая это понятие не в этническом, а в культурно-историческом смысле.
В то же время в Казахстане, включая казахов, и включая вообще не владеющую государственным языком русскоязычную их часть, присутствует и русофобские и прозападные ориентации. Прежде всего, это характерно для правящих политических и бизнес-элит, справедливо опасающихся возвращения под политический диктат Москвы и потерь от экономического объединения. В этом смысле не приемлющий евразийской интеграции казахский национал-патриотизм – весьма заметное в Казахстане явление – объективно сопряжен с прозападным либерализмом – точно также не воспринимающим сближение с Россией – по своим соображениям.
В ЧЕМ СИЛА? – В ПРАВДЕ!
Если по правилам физики и математики любое наложение разнонаправленных сил легко сводится к одному результирующему вектору, то сочетание пророссийских, прозападных и национал-патриотических ориентаций в Казахстане пока находится в некоем промежуточном равновесии – в ожидании развязок событий на Украине, санкционного противостояния России и США-Европы, а также дальнейшей судьбы Евразийского экономического союза.
Причем это транзитное патовое положение определяется тем, что ни одна из противоборствующих сил не может предъявить главной необходимой для победы составляющей. Каковой является не экономическая, военная или информационная мощь, а … правда – понятная и близкая широким народным массам. То есть, в основе любой победоносной силы лежат не те или иные материальные ресурсы и возможности, и даже не интересы, а – именно ценности. И вот как раз ценностных ориентаций сейчас явно недостаточно.
Западные либеральные ценности на сегодня продемонстрировали явно двойное свое предназначение. «Нефть в обмен на демократию» – эта формула была осознана казахстанской общественностью еще в «тучные годы» и стала уже общепризнанной констатацией. Небольшой лишь пример: пребывание Тони Блэра на посту советника президента Назарбаева с нашумевшим гонораром миллион долларов в месяц завершилось поимкой в Европе Мухтара Аблязова, а вовсе не внедрением в Казахстане местного самоуправления по европейскому образцу, как было анонсировано …
Поссорившаяся с Западом «встающая с колен» путинская Россия тоже пока не дала ответа на главный вопрос: для чего и для кого?
Как и казахские этно-патриоты, понятно против чего возражающие, и понятно что требующие, не в силах выдвинуть позитивной общеказахстанской программы.
Наконец, и президент Назарбаев, традиционно концентрирующий на себе все главные сдержки-противовесы, включая прозападную, пророссийскую и китайскую ориентации, опору казахской национальной государственности сразу и на этническую, и на гражданскую основу, сам явно находится в «транзитном» состоянии. Остается ждать: что будет дальше …
Петр Своик, политолог
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции CABAR